| Затем он отправился на Афон для моления и дабы видеть, «в какой силе там состоит церковь »; паспорта при этом не брал, а путешествовал в обществе афонских монахов, приходивших в то время из Бар-града в Киев, из которых один – всего их было трое – остался в Киеве для поиска себе там места; с его паспортом и под его именем, с двумя остальными, Гервасием и Галактионом, возвращавшимися на постоянное жительство в свой монастырь, он и прибыл благополучно на Афон. Пробыв здесь месяцев восемь, и убедившись в безусловной чистоте учения церкви великороссийской и тождественности его учению церкви греческой, Макарий возвратился в Россию и отправился в С.-Петербург. Архиепископ Феодосий, к которому он явился, отложил свои прежний гнев на него и простил ему вину его самовольной отлучки. В 1719 году, когда ходили во дворец Христа славить (вероятно, с архиепископом Феодосием), Макарий за свой побег из невского монастыря просил прощения у самого блаженной и вечной славы достойной памяти его императорского величества, какового и удостоился. Через два года пребывания в невском монастыре Макарий снова оказался неугоден Феодосию, и снова ушел из монастыря, опять без паспорта и опять на свою родину, в Малороссию, жил в бертацком и других монастырях, в Киеве подавал прошение митрополиту Варлааму об определении его в один из киевских монастырей, но безуспешно; с полгода жил у переяславского архиерея Кирилла Шумлянского; снова подавал прошение о поступлении в один из киевских монастырей, именно в николаевский пустынный, и опять безуспешно. Прожив несколько времени в Киеве, причем Макарий занимался препирательством с тамошними отцами-консистористами о замеченных им несогласиях малороссийской, черниговской и киевской церкви с великороссийскою, он решился, наконец, покинуть свое отечество и отправился сначала (в 1725 г.) в Москву, где, опять в Богоявленском монастыре, прожил десять месяцев, а затем – в С.-Петербург. § II Таковы обстоятельства жизни Макария до ареста его на ижорской заставе, рассказанные им на допросе в синодальной тиунской конторе. |
| В одном месте своей записки, предназначавшейся к подаче в св. синод (о которой речь будет ниже), он рассказывает более подробно о своем пребывании в Киеве. Во время неоднократных его приездов в этот город, во время странствования его по другим городам и монастырям Малороссии его поражали отличия в богослужебном чине и во всем строе церковно-религиозной жизни между Малороссией и Великороссией. Он неоднократно подавал киевским духовным властям письма с изложением своих наблюдений и замечаний, еще чаще вступал с киевскими отцами-консистористами в устные препирательства то в самой консистории, то в церквах, то по домам. Отцы-консистористы встречали его всегда крайне неприязненно и грубо; когда он представлял письменное изложение своих недоумений, ему отвечали: «от Киева вера исходит и исправление, а се антихристово исправление, – ты во аде с чертями то исправление писал». 21 мая 1725 года он подал изложение своих недоумений самому митрополиту Варлааму, но тот, не прочитав свитка, отдал его своему секретарю Ольховскому 1 , тот собрал киевских старцев, которые тот свиток читали, а потом «посадили его на чепь». Через двенадцать дней консистористы собрались и потребовали к себе узника, который и был приведен в цепях. Стали задавать ему вопросы по содержанию его свитка, а он на каждый вопрос дал письменное объяснение, прося решить его недоумение. Но ответов ему не давали, а спрашивали: кто послал тебя в киевскую церковь исследовать ее учение? Покажи указ! Макарий отвечал, что такой указ содержится в духовном регламенте, да и на воротах в Киеве прибит печатный указ, чтобы отслеживать неисправления в киевских книгах. Писарь принес указ и прочитал в нем, что велено держать под контролем неисправления в книгах великороссийских и сообщать о них коллегам. Затем с Макария сняли клобук и осудили его бить, и говорили: дабы и прочие не дерзали исследовать киевской церкви. Повели его бить. Макарий говорил: посылайте меня в синод, а писарь отвечал: не быть тебе в синоде. И били его много консистористы в киевской Софии – «больше двухсот ударов... |
| вложили». Ольховский пытал Макария: кто с тобою в совете? Макарий отвечал: никого нет. Тогда его снова стали бить, причем Ольховский приговаривал: до тех пор будем тебя бить, пока не скажешь, кто с тобой в совете. Макарий вопил: ежели кто есть со мною в совете, а я его утаиваю, то да разверзнется подо мною земля и да пожрет меня так же как Дафана и Авирона, и часть моя со Иудою да будет. Но его продолжали бить и «били много – плетьми суровыми, в три перста толстыми, крепко накрепко крутыми, токмо по ряске и рубашке, донележе плоти и с кровию отпасти». «Всячески тщахуся мене уморити, дабы не возмогох в св. восточней церкви о них доносити», продолжает свой рассказ Макарий. «И подняли меня полумертва, отнесли в хлебную, и вринули под лавку». Никольский игумен и писарь являлись к нему, закованному в кандалы тесно, и говорили «отрадные речи»: «такового проклятого сына достоит в землю живого вкопати, чтобы не мог больше о киевской церкви, яко собака, брехати». «Чи ты архиерей? Чи ты архимандрит? Чи ты философ, что дерзаешь киевскую церковь изследовати? Ты... хощешь киевския книги и таинства на иншия перевершати. Наперед ты сам, як пес смердячий, в земли будеши гнити, нежели киевскую веру на иную пременити. Ты, погибельный сын, горше разбойника и всякого злодея; что тебе делает в вере нашей наша надея?». По двух неделях биения Макария привели в кандалах к писарю, который ему сказал: хвалился ты на Москву утекати, и мы тебя поймаем, и там тебе погибать, – за тем отдали его под крепкое хранение Никольскому игумену, и приблизили его к Днепру реке. По трех неделях, разбивши Божьею помощию кандалы, Макарий убежал из Киева в Москву. Но Богоявленский монастырь, который прежде принимал его столь радушно, теперь оказался негостеприимным. Здесь жил стряпчий киево-софийский с печерскими старцами, которые были извещены из Киева о Макарии и предупредили игумена Богоявленского монастыря о качествах Макария. Уведав, что Макарий пишет свою нужду и хочет ехать в Петербург, богоявленские монахи сговорились между собою: удержим и придавим его здесь, чтобы не возмог дойти к главному синоду, – многим наговаривали, чтоб его побить, наконец, подговорили двух пьяных дьяконов напасть на его келью ночью, что и было исполнено: те напали на Макария в его келье ночью и прибили до полусмерти. |
| Макарий жаловался архимандриту, но тот суда ему не дал. Во вторник светлой недели славили монахи Христа: дьякон Каллист у дворецкого за столом говорил: «уне нам, да един человек умрет, да не нанесет всем нам бесчестие и укоризну». В тот самый день, как Макарий собрался выехать в С.-Петербург, архимандрит и киево-софийский стряпчий напали на него и стали требовать, чтобы он подал в Москве доношение, в котором бы повинился в своей лжи; велели не допускать его до его «чулана»: «бо там есть у него написанное еретичество»; Макарий вырвался и убежал в С.-Петербург в чем был. Все пожитки его и письма остались во власти богоявленских монахов. § III Переходы или «бродня» монахов из одного монастыря в другой еще при предшественниках Петра I практиковались на Руси в широких размерах. Царь Феодор Алексеевич жаловался на это на соборе 1681 г., который постановил по этому предмету специальные узаконения 2 . Не менее широко практиковались эти переходы и при Петре I. Для монахов с богословским образованием или искавших такового, к числу которых по всей справедливости следует отнести и иеродиакона Макария, эти переходы были своего рода peregrinatio academicä путем наблюдений над религиозною жизнью разных местностей, посредством собеседований с ученой братией монастырей, занятий в монастырских библиотеках, расширялся их религиозный кругозор, увеличивалась сумма их богословских знаний. Такие знаменитости русской церкви как Палладий Роговский, первый ректор и организатор московской славяно-греко-латинской академии и первый русский «доктор», Стефан Яворский , Феофан Прокопович , Гедеон Вишневский, и многие другие, ничтоже сумняся, ради своего образования странствовали даже в католические монастыри, изменяли на время православию, чтобы иметь доступ в католические академии и коллегии. Даже простая «бродня» неученых монахов, не смотря на строгие узаконения гражданской власти, не навлекала особенно строгой кары со стороны власти церковной. Не позднее как в том же 1726 году в св. синоде производилось несколько дел о бродячих монахах, кончившихся вполне благополучно для последних. |
| Но прежде чем он успел отправиться, у него произошла ссора с иером. Иоакимом, за которую он был сослан в покровский монастырь под начал. Вызванный оттуда для допроса в спасский монастырь, он с дороги бежал и прибыл в Новгород, где его приютил судья архиерейского дома Маркелл Родышевский. Затем он поселился в юрьевом монастыре, намереваясь остаться в нем навсегда. Св. синод определил отпустить его в черниговскую епархию «на обещание» 3 . Такова же была история некоего иеродиакона Нектария Данилова 4 . Уроженец тульской провинции, он, вместе с братом своим Феодором и другими шляхетскими детьми, мальчиком отдан был, по смотру князя Меньшикова, в математическую и навигацкую школу, но не вытерпев здесь, написал сам себе проезжее письмо и бежал из С.-Петербурга. На пути в Литву, в Рославле оставался на полгода, был в Киеве, затем прошел в Польшу, в Витебске в монастыре полгода работал на поварне, потом постригся в монахи и епископом могилевским Сильвестром-Святополком посвящен в иеродиакона. Из Витебска ушел снова в Киев, но не ужился здесь, и пошел было в Москву, чтобы повиниться в побеге, но на пути был принят радушно в новопечерском Свинском монастыре и жил там, пока наместник Варсонофий Ростоцкий, за что-то разгневавшись на него, не донес о нем в преображенскую канцелярию, которая препроводила его в адмиралтейств-коллегию, а эта в синод. Св. синод и Данилову, которому от роду было в это время всего девятнадцать лет, оказал то же снисхождение, что и Бельскому: он определил Нектарию быть иеродиаконом неотменно в одном из монастырей ростовской епархии. § IV Не таковою оказалась участь Макария. Человек, удостоившийся чести служить в доме царевича Алексея Петровича и царевны Натальи Алексеевны, лично известный царю Петру I, пользовавшийся близостью к местоблюстителю патриаршего престола, вызванный в числе избранных в первоначальный состав братства александро-невского монастыря, конечно в «надежду архиерейства» 5 , то покровительствуемый, то преследуемый некоторое время весьма могущественным архиепископом Феодосием, имевший во всякое время готовый для себя приют в монастыре богоявленском, Макарий был, как говорится, на виду и на счету у высшего духовного и светского начальства. |
| Некто Спиридон Бельский, бежавший из спасского училищного монастыря в Новгород, был замечен там в непорядочных поступках и представлен преосв. Феофаном в синод, где рассказал о себе следующее. Уроженец польской нации, города Бельска, сын купецкого человека Василия Арташевича, в тринадцать лет ушел из дома родителей без их ведома; в городе Замостье в тамошней школе изучал греческий язык с год; два года жил в доме одного шляхтича; потом переселился в Ярославль, года два учился здесь латинскому языку; затем отправился в Киев на поклонение мощам; оставшись здесь, полтора года учился в васильевской школе, посещая при этом училища латинские; перед взятием Шлиссельбурга переселился в Москву, где митрополит Стефан определил его в спасский училищный монастырь для изучения латинского диалекта; пробыв здесь семь лет, он переселился к вдове Постевой, обучая латинскому языку ее сына Николая; затем жил в Шлиссельбурге у провиантмейстера Колтовского, обучая латыни его сына Илью; далее взял его к себе хутынский архимандрит Феодосий (впоследствии известный новгородский архиепископ, по фамилии Яновский), от которого он перешел к новгородскому вице-губернатору Корсакову, в качестве учителя его сына Воина, потом четыре месяца жил у новгородского митрополита Иова, от которого снова ушел в спасский монастырь, а отсюда поступил к князю Масальскому учителем его сына; от Масальского опять возвратился в спасский монастырь, где обучался философии; из спасского монастыря поехал в С.-Петербург к Феодосию, уже александро-невскому архимандриту, просить священства; но не получив такового, поехал в Смоленск к архиепископу Варлааму, от него в Киев, оттуда в Чернигов, где наконец в елецком монастыре пострижен был в монахи. Отсюда преосв. Иродионом взят был в черниговский архиерейский дом, сначала расходчиком печеного хлеба на школьников, потом учителем в латинской школе. Прожив здесь, однако, не более полгода, поехал снова в Москву, в спасский монастырь, где сделан ризничим. После продолжительной болезни, сдав ризницу, он с позволения архимандрита собрался в елецкий монастырь «на обещание». |
| § I 4-го июля 1726 года на ижорской заставе в С.-Петербурге остановлен был неизвестный монах, который сообщил о себе, что он иеродиакон невского монастыря, по имени Макарий, возвращающийся в тот монастырь после долгого отсутствия. Так как Макарий не имел при себе паспорта, то его под конвоем отослали в тиунскую контору св. синода. Здесь на допросе Макарий рассказал свою биографию. Родом он был малороссиянин, сын посадского человека города Миргорода Леонтия Тимофеева, в мире назывался Михаилом. Отец его умер лет двадцать тому назад, затем умерли его мать и братья. После смерти матери, он ушел для прокормления себя в Киев и поселился в николаевском пустынном монастыре, при кельях, для ученья; через четыре года, по прошению игумена монастыря, Амвросия Билкевича, митрополитом киевским Иоасафом Кроковским посвящен в иеродиакона, с именем Марка. Когда в Киеве, волею Божией, наступил мор, он переселился в Чернигов и года три жил в тамошнем Троицком монастыре, где посвящен в мантию с именем Макария. Из Чернигова он переселился в Москву, в Богоявленский, что за иконным рядом, монастырь, где прожил с год; митрополит Стефан Яворский , узнав его, взял к себе в дом, где он прожил с полгода, а потом опять поступил в Богоявленский монастырь. В 1712 году по указу царевны Наталии Алексеевны Макарий взят был в ее дом, где служил год и два месяца, после чего снова возвратился в Богоявленский монастырь. В 1717 году по указу его императорского величества, он, в числе девяти человек монахов Богоявленского монастыря, был перемещен в александроневский монастырь в С.-Петербург. Но архиепископ Феодосий Яновский, архимандрит монастыря, скоро невзлюбил его и через девять месяцев изгнал его, за то будто бы, что в доме царевны Наталии Алексеевны он служил без его архипастырского благословения. Макарий решился покинуть Петербург и, не взяв паспорта, прибыл в Киев. Здесь, в 1718 году, он однажды имел во вратах Печерского монастыря продолжительное препирательство с неизвестными раскольниками о перстосложении для крестного знамения и благословения, о хождении посолонь, о «его же царствию не будет конца», о «верую в Духа Святого истинного и животворящего», и прочих пунктах раскольнического учения. |
| Но милость св. синода опоздала: святитель иркутский Иннокентий, в доношении от 15 июня 1744 г. сообщил св. синоду, что иеродиакон Макарий, в июле 1738 года был потребован им в Иркутск «для объявления» себя, куда и отправился, но «будучи в пути, заскорбел, 29 октября волею Божиею умер, и погребен в Орленской слободе при церкви, с отпеванием». § V Такова вторая половина истории Макария, со времени прибытия его в Петербург, как она рассказывается в синодальных протоколах. В прошении, заготовленном Макарием на имя императора Петра II, отнятом у него 9 октября, содержатся весьма любопытные детали к этой плачевной истории. Так оказывается, что Макарий служил не только при дворе царевны Наталии, но и в доме самого царевича Алексея Петровича; в показании, данном в тиунской конторе в 1726 году, он об этом умолчал, но перед сыном своего благодетеля не утаил. Затем, когда из верховного тайного совета последовало требование от синода списка содержащихся при нем колодников, с показанием их вин, то о Макарие в этом списке было сказано, что он содержится «за несогласие с церковью и за похуление веры», причем не было прибавлено: веры малороссийской и киевской 6 : список этот показывал ему, Макарию, и Максиму Пархомову, белгородскому секретарю, копиист Федор Попов, переписывавший список. «Я ли виноват, пишет между прочим Макарий, что киевская церковь несогласна церкви восточной, не поляки ли, издавна правительствующие киевскою церковью и печатью, нарочно не допускающие придти церкви киевской в первоначальное согласие с великороссийскою? А не допускают они для того, что знают древнее пророчество польское о Киеве: ежели в Киев возвратится первое исправление церкви, которое ныне содержит Греция и Великороссия, то уже никогда не будет Киев польским, и ради этого поляки до сих пор пишутся митрополитами и воеводами киевскими». Далее Макарий рассказывает, что когда по поводу письма, которое он составил для верховного тайного совета (и которое, быв арестован, он положил пред канцеляристом, – тот отдал его Феофану, Феофан – Меншикову, Меншиков – Ушакову), он допрашивался Ушаковым, то на допросе он заявил: киево-софийский хлебенный начальник Гордий прислал к нему в хлебню с такими словами: ты написал, что церковь киевская во многих вещах согласна с униатами, а не ведаешь, что делается в синоде: Феофан, теолог латино-римский, списуется письмами с польским отступническим митрополитом Леоном, чтобы благочестие в Русии вовсе опровергнуть и сделать соединение. |
| Понятно, что Феофан не мог дать хода письмам Макария, а на самого его взглянул как на своего личного врага. Потому-то так ожесточенно отнеслись к Макарию киевские консистористы, между которыми конечно не мало было сторонников Феофана; потому-то Феофил Кролик, чудовский архимандрит, друг Феофана, всеми средствами, и убеждениями и насилием, старался, как заявлял Макарий, не допустить его с его письмами до Петербурга. А когда Макарий все-таки, убежав из под стражи, отправился в С.-Петербург, Кролик, располагая конечно средствами более быстрого сообщения с Петербургом, дал знать о том Феофану (на что есть прямое указание в деле), который, без всякого сомнения, и подготовил Макарию столь неприятную встречу на ижорской заставе. Раз, попавши в руки Феофана, в синодальную тюрьму, Макарий уже не мог выбраться из нее благополучно. Несмотря на совершенную свою невинность и совершенную справедливость, как увидим, своих заявлений относительно малороссийского церковного быта, несмотря на очевидное сочувствие и отчасти покровительство ему и в синоде, и в сенате, и в верховном тайном совете, и в полициймейстерской канцелярии, никто не мог ничего для него сделать, так как он был «неспокойный чернец», который подлежал юрисдикции церковного правительства, «утеклец», который за свою «ханжинскую бродню» должен был быть подвергнут суду синода, т. е. Феофана. Напрасно доказывал Макарий, что в его письмах содержится «государственная важность»: отступления от чинопоследований православной церкви на юге подлежали юрисдикции синода, а не высших государственных учреждений, к которым пробовал апеллировать Макарий. Иногда мелькал для узника слабый луч надежды на помощь со стороны гражданских властей, – это те моменты в борьбе Феофана с его врагами, когда шансы успеха склонялись на сторону последних. Но один ловкий оборот со стороны Феофана, шансы эти опять склонились на его сторону, и опять потеряна надежда: просьбы Макария на имя Петра II, на имя верховного тайного совета о рассмотрении его дела, о защите против Феофана, передаются на рассмотрение самому Феофану, который, понятно, не дает пощады своему малосильному противнику. |
| Сначала содержания ему не было положено никакого; после того, как его расковали, ему назначили по грошу в день, из каковой суммы три деньги шли на покупку ему пищи, а одна деньга взималась солдатами за труд покупки пищи. Подъячий Алексей Баженов говорил, по словам Макария, что его сначала велено было уморить. Перед побегом Макарий говорил караульным, что его велено сослать в Каменный монастырь. По справке с соборным уложением (10 гл. ст. 271), и с указом синода от 6 апреля 1722 г., св. синод 17 октября 1726 года определил: «для поимки онаго утеклеца всякого чина людем чрез полицмейстерскую канцелярию распубликовать в самой скорости в С.-Петербурге в пристойных местах». Но не успели исполнить этого распоряжения, как синодальные солдаты привели Макария обратно в синодальную канцелярию; беглец был найден в канцелярии сената. На допросе Макарий объяснил, что бежал не для того, чтобы скрыться вовсе, а потому, что за неимуществом помирал с голоду, а еще больше потому, что узнал о намерении синода послать его в ссылку, хотел подать прошение светлейшему князю Меньшикову о защите перед синодом и об исследовании его писем. По побеге он скитался по разным дворам, где его принимали, не зная, что он беглец. Прося прощения у св. синода, Макарий умолял о скорейшем решении его дела. Посаженный снова под караул в чепи и железах, Макарий 30 ноября снова бежал, но был пойман снова на московской стороне, у Сытного дворца, против конюшен, на речке Мойке, под мостом. Ведомый в синод, близ почтового двора, у рогаток против аптеки, Макарий закричал «караул», и просил караульного не давать вести его в синод, а содержать у рогаток или отвести в полицию, что караульный и исполнил, отведя его в съезжий двор, откуда он был препровожден в полицмейстерскую канцелярию. Здесь он объявил, что бежал из синода для подачи челобитья в кабинет ее величества об отдаче ему спорных его с киевскими консистористами писем, взятых у него секретарем Дьяковым, и о том, чтобы его, вместе с письмами, представить в кабинет ее величества. |
|
|
