Пароль: Запомнить меня на этом компьютере января 2022 И уже не я живу Самый загадочный, самый возвышенный, самый терминологически сложный текст святоотеческой литературы — сочинения Дионисия Ареопагита, автора первой половины VI века. Но эти тексты рассказывают о самых насущных духовных вещах — о том, что с нами происходит (должно происходить) во время молитвы, во время Литургии, во время наших размышлений о Боге. Это описания таинственного механизма богообщения. Но ведь в христианстве всё таинственное — одновременно и самое близкое, поскольку дано во Христе и церковной жизни. Патролог Чарльз М. Стэнг, опираясь на мысль Дионисия Ареопагита, рассказывает не столько о Боге, сколько о человеке и скрытых в нем возможностях. Мученичество святых Дионисия Ареопагита, пресвитера Рустика и диакона Елевферия. Миниатюра из Минология Василия II. 976–1025 годы Не постижение, а упражнение В недавней коллективной монографии под редакцией Уильяма Франке, посвященной исследованию образцов апофатического мышления, настоятельно утверждалось, что «для отрицательного богословия возможно говорить только то, чтó Бог не есть». Соответственно, подобное отрицание, апофазис, представляет собой ряд «попыток изыскать, — и одновременно обесценить, — способы говорить о Боге». Такой подход предполагает, что via negativa, отрицательный путь, даст решение проблемы: коль скоро Бог превосходит все наши категории мышления, языка и даже бытия, мы не в состоянии указывать на то, чтó Бог есть, только на то, чтó Бог не есть. При этом истолковании апофазис оказывается лингвистическим протоколом или своего рода «жанром говорения», вносящим порядок в нашу речь о Боге с целью, чтобы мы не оступались и не произносили непроизносимое. Данное направление в мысли, в свою очередь, отражает некоторые тенденции XX века в изучении античной философии. Под влиянием англо-американской «аналитической» философии, представлявшей «любовь к мудрости» как ряд «вопросов», требовавших разрешения, историко-философская наука в ХХ веке по большей части стремилась разобраться с тем, к каким вопросам и решениям склонялись сердцем античные мудрецы. Однако ближе к концу прошлого века Пьер Адо выступил наперекор этой тенденции со своим ставшим знаменитым сборником эссе «Духовные упражнения и античная философия», где энергично отстаивал мнение о том, что античная философия представляла собой не только метод решения вопросов посредством добросовестного исследования, но также, и, вероятно, первостепенным образом, программу «духовных упражнений», имевших целью переосмысленное воссоздание самости. Совершенно в буквальном смысле, согласно Адо, античная философия была разновидностью аскетизма (от σκησις, «упражнение»), и в этом качестве она давала преимущество антропологии и её внедрению в жизнь, то есть смысловым аспектам самости и упражнениям, или практическим занятиям, по их воплощению.

http://aquaviva.ru/journal/?jid=202317

В.В. Бычков Содержание Введение Глава 1. Всеобъемлющий символизм патристики. Великие каппадокийцы Глава 2. Эстетика духовных озарений Эстетический дух «Ареопагитик» На пути к божественной трансцендентности Божественная иерархия Глава 3. Красота и прекрасное Онтологический смысл красоты Благоухание Свет Глава 4. Символология Анагогический символизм Многообразие символических феноменов Катафатические символы Неподобные подобия Апофатическая символика Сакрально-литургический символизм Глава 5. Завершение александрийско-каппадокийского символизма. Максим Исповедник Заключение Summary     Монография посвящена изучению эстетических представлений крупнейшего анонимного мыслителя ранней Византии (рубеж V-VI вв.), оказавшего сильнейшее влияние на средневековое богословие и эстетику греко-православного мира (включая Древнюю Русь) и Западной Европы. В работе путем анализа взглядов самого Ареопагита, его основных предшественников и ближайших комментаторов выявляется достаточно целостная эстетическая система, основывающаяся на принципах отыскания иерархических, богослужебных, символических посредников между земным миром и трансцендентным Богом. В центре ее стоят понятия красоты, света, благоухания, образа, символа, неподобного подобия, внерационального знания и др. Монографическое исследование на эту тему предпринимается впервые в мировой науке. Введение «Corpus Areopagiticum», или «Corpus Dionysiacum», дошедший до нас в составе четырех трактатов («О небесной иерархии», «О церковной иерархии», «О Божественных именах», «О мистическом богословии») и 10 писем, написанный по-гречески где-то на рубеже V-VI вв. и подписанный именем легендарного ученика апостола Павла Дионисия Ареопагита , был широко известен во всем средневековом мире. Прежде всего в Византии, где о нем впервые зашла речь в первой трети VI в., а затем он стал одним из авторитетнейших богословских текстов как у византийских авторов, так и на латинском Западе, а позже и в славянском мире. Его знали и использовали в богословской полемике, в том числе и по вопросам иконопочитания, древнерусские авторы, начиная с XIV в., особенно активно в XVI-XVII вв.

http://azbyka.ru/otechnik/Dionisij_Areop...

Из славянского перевода корпуса сочинений Дионисия Ареопагита с толкованиями Максима Исповедника О небесной иерархии Предисловие переводчика Понеже убо мнози пред многыми времени и леты и по различных местех обретошася в словенском нашем языце, прелагающе Божественая Писаниа от многопремудрого и художного, зело скупого еллинского языка в наш язык, ихже имена не чловекы токмо ведома суть, но в книгах паче живых Богом написанна суть, ихже послежде и леты и наказанием и художеством разума еллинского языка, вяще же добрыми делы, и к вечеру солнечного дне, захода седморичного реку века 242 и моея жизни скончания, случися и мне навыкнути мало греческого языка, – толико, елико мощи ми разумети скупость того и тяжесть прилагания от оного в наш язык. Греческий бо язык ово убо от Бога исперва художен и простран бысть, ово же и от различных по временех любомудрец ухыщрен бысть. Наш же словенскы язык от Бога убо добре сотворен бысть, понеже вся, елика сотвори Бог, зело добра, но улишением любоучения любочестивых слова мужей хытрости, якоже он, не удостоися. И убо колико-любо аще от оного навыкох, не хотех коснутися сущих паче мене, рекше прелагати от греческого языка в наш, – по реченному: высочайших тебе не ищи и глубочайших тебе не испытуй. Бояся и оного, еже пострадаша и в Ветхом и Новом Писании, иже преобидяще дерзостне смеяше божественых прикоснутися. 243 Но обаче божественым сим мужем, преосвещенным глаголю митрополитом богоспасеного града Сира кир Феодосием 244 и пречестным, принужден бых на превождение. И влепоту бо мню бе таковому мужу, иже от аггел, по великому Дионисию, просвещение приемлющу, без разуждения повинутися. Си бо убо истинный Божий чловек, аще и кто другой, житие убо сладко слышатися имаше, спасително же подражати се и полезно. Не токмо бо язык в учени имяше полезен слышащим, но и житие много множае подражающим полезно. Паче же подобает ми истиное рещи: елико язык убо, внегда глаголати, неуподобляем имаше, толико и житие, внегда творити е, непостижимо. Всегда бо и присно, по апостоле. «Задняя забывайте», 245 – на предняя деяния и видения простирашеся. И сице светлое любочестна, и любоимениа, и премудрости вкупе с милостынею имяше, яко не многых быти вторый. И сице оному блаженому сия и ина не мала, елика к благоугождению, приходящу и многых сим собою делами учащу, аз же не подрзнув, ни же на свою крепость слова и разума надеяся, – не буди то! – но сим, якоже рех, понужден быв и на того богомолителныя и светыя молитвы надеяся, почах и преложих светого Дионисиа Ареопагита споспешением и ексодом, 246 или откупом, сего светого ми владыки и заступника.

http://azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserk...

Из славянского перевода корпуса сочинений Дионисия Ареопагита с толкованиями Максима Исповедника О небесной иерархии Предисловие переводчика Поскольку уже много в нашем славянском народе оказалось людей, на протяжении многих времен и лет в различных местах переводящих Божественные Писания с многопремудрого и искусного, очень точного еллинского языка на наш язык, – имена которых не только людям известны, но и, более того, в книгах жизни записаны Богом, – за ними следом, имея в виду и годы, и образование, и искусство понимания еллинского языка, а особенно добрые дела, к вечеру солнечного дня, к заходу седмиричного, имею в виду, века, и моей жизни окончанию, случилось и мне изучить немного греческий язык, – только чтобы я смог понимать его точность и тяжесть перевода с него на наш язык. Греческий язык ведь и от Бога изначала вышел художественным и пространным, и со временем различными любителями мудрости был усовершенствован. Наш же славянский язык Богом-то хорошо был сотворен, поскольку все, что ни сотворил Бог, очень хорошо, но, из-за недостатка любви к учению у любящих и чтящих слово мужей, усовершенствования, как тот, не удостоился. И хоть я его сколько-то изучил, не хотел я приниматься за то, что больше меня, то есть переводить с греческого языка на наш, по сказанному: высочайшего тебя не ищи и глубочайшего тебя не исследуй. Боялся я и того, что претерпели и в Ветхом, и в Новом Завете посмевшие оскорбительно дерзко прикоснуться к божественному. Но, однако же, этим божественным мужем – я имею в виду преосвященного митрополита богоспасаемого города Сера кир Феодосием и пречестным я принужден был к делу перевода. Ведь и подобало, мне кажется, такому мужу, принимающему просвещение, по великому Дионисию, от ангелов, повиноваться без рассуждений. Ибо этот истинно Божий человек, как никто другой, проводил жизнь, о которой сладко слышать и подражать которой спасительно и полезно. Не только ведь язык, уча, имел он полезный для слушателей, но и намного более полезное житие для подражателей. И большую подобает мне истину сказать: насколько язык его, когда он говорил, был неподражаем, настолько и жизнь его, когда он творил ее, была непостижима. Всегда ведь и постоянно – по апостолу: «Заднее забывайте», – к передним деяниям и видениям он простирался. И такую светлость благочестия, любви и премудрости наряду с милосердием он имел, что не многим уступал первенство. И так этот блаженный это и другое не малое, служащее к угождению Благу, практиковал и многих этим, своими делами, учил, то и я – не дерзая и не на крепость слова и разума своего надеясь, – да не будет этого! – но им, как я сказал, будучи понужден и на его умоляющие Бога и святые молитвы надеясь, – начал и перевел святого Дионисия Ареопагита при помощи и издержках, или откупе, этого моего святого владыки и заступника.

http://azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserk...

Скачать epub pdf Терминологические новшества «А.» прежде всего поражает человека, начитанного в произведениях святых отцов, новыми словами и нек-рой громоздкостью стиля, не исключающей, впрочем, изящества отдельных пассажей. В них встречается много сложных слов, см., напр., EH V 3. 7, и необычных словосочетаний, напр. θεα μακαρι της (Божественное блаженство – III 2(P. 19)). В языке Дионисия можно выделить слова: 1) придуманные им, одни из к-рых прочно вошли в церковный обиход, напр. εραρχ α – священноначалие (в разных грамматических формах встречается в «А.» ок. 100 раз), а др. остались характерными только для «А.» ( υαρχ α – дословно сыноначалие, σοφοπο ησις – мудротворение); 2) входящие в понятийный аппарат неоплатонической философии, с к-рым автор «А.» был прекрасно знаком; при этом одни из них изменили свое значение, как, напр., κφαντορ α у Прокла употреблялось в значении «откровение высшего низшему», в «А.» стало означать «откровение Бога» (Шичалин. С. 70–72), или θεουργ α – частый термин у Ямвлиха, к-рый стал относиться не к языческим таинствам, а к деятельности Иисуса Христа (Louth. 1986. P. 434); др. не изменили значения или изменили в меньшей степени (напр., μον, πρ οδος, πιστροφ). Очевидно, что Дионисий, самостоятельный мыслитель и богослов, представляя главные тенденции христ. богословия, свободен как в изобретении нового термина, так и в использовании неоплатонической терминологии. Учение о Боге Апофатическое и катафатическое богословие Абсолютно ясное представление о той реальности, к уяснению к-рой стремится богословие Дионисия, обеспечило его сочинениям исключительную авторитетность. Из богословских тем на 1-е место можно поставить апофатическое богословие – учение о вышебытийной природе и непознаваемости Бога,– при изложении к-рого Дионисий опирался на тексты Свящ. Писания ( 2Кор 12. 2–4 ) и на предшествовавшую святоотеческую традицию (ср., hanp., Greg. Nyss. De vita Moysis. II 162 и MT I 3). Вклад «А.» в эту традицию состоит в том, что в них впервые в христ. лит-ре апофатическое и катафатическое богословие выступают как строго проводимые методы, а также впервые вводятся в обиход христ. богословия сами эти термины (MT III:1–2 (P. 146)), утвердившиеся впосл. как в Вост., так и в Зап. Церкви. В отличие от Прокла, также использовавшего данные термины в сочинениях (см. In Parm. P. 1080:12–13), Дионисий не связывает апофатическое богословие только с Единым (соответствующим 1-й посылке платоновского «Парменида»), а катафатическое – с генадами и сферой умопостигаемого бытия (2-я посылка «Парменида»), но и то и др. рассматривает как разные способы богословского описания Единого Бога. Тема непознаваемости Бога остается лейтмотивом всех его сочинений (см. DN, в частности 3, о «познании Бога через незнание» (P. 198:4); MT I-V). Пресущественность Бога и Божественные свойства (имена)

http://azbyka.ru/otechnik/Dionisij_Shlen...

Свои тексты, как и тексты Св. Писания, а также сочинения других богословов, он воспринимал как гимны, «песнословия» во славу Господа и его творения, Церкви и всего человечества; как музыку, поддерживающую духовные устремления человека. «Священное песнословие (hymnologia) богословов» воспевает Бога («Богоначалие» – у Ареопагита) (DN I 4) 22 , апостол Павел воспевает (hymnesai) «мнимую «глупость Божию " » (VII 5), в текстах Писания Предсущий «воспевается по справедливости» (V 8), а сам Дионисий регулярно просит Господа дать ему дар «боголепно воспеть добродейственную многоименность неназываемой и неименуемой божественности», «воспеть Жизнь вечную» (VI 1) и т. п. Автор «Ареопагитик» хорошо ощущает и постоянно подчеркивает, что обычным человеческим языком высшие духовные ценности, высшие божественные истины, как и особенно свойства самого Бога, не могут быть переданы или описаны, а вот песнословие, т. е. объединенное с музыкой, возвышенно, гимнически распетое (hymneo) слово, поэтизированное, сказали бы мы теперь, слово – другое дело. Ему подвластно то, с чем не справляется обычная речь 23 . Поэтому, явно несколько идеализируя, он и тексты Писания, и труды богословов, и свои собственные тексты называет песнословием. Сам предмет этой группы текстов представлялся Дионисию, как и многим другим отцам Церкви, настолько высоким, возвышенным 24 , что его выразить более или менее адекватно, полагал он, могли только поэтические, да еще, возможно, музыкально данные, что и реализовывалось в церковном богослужении, тексты. Думаю, что именно эту мысль стремился донести до читателей автор «Ареопагитик», применяя к богословским писаниям термины «песнословие» и «воспевать». Душа его, как и многих отцов Церкви, молилась и гимнословила, когда он писал свои сочинения, и в текстах Дионисия мы хорошо ощущаем музыкально-поэтические интонации. Да он и словесно неоднократно подчеркивает это. Начиная разговор, например, об имени Сущий применительно к Богу, он «напоминает» читателям, что «цель слова не в том, чтобы разъяснить, каким образом сверхсущественная Сущность сверхсущественна, так как это невыразимо, непознаваемо, совершенно необъяснимо и превосходит самое единение, но – в том, чтобы воспеть (hymnesai) творящее сущность выступление богоначального Начала всякой сущности во все сущее» (DN V I). Сама фраза эта уже звучит как поэтическая строфа возвышенного стиля. И Дионисий действительно в подобном возвышенном тоне поет о Боге, о божественной иерархии, о гармонии бытия, толкуя каждый из символов, означающих Бога, его свойства, силы, действия, энергии и т. п.

http://azbyka.ru/otechnik/Dionisij_Areop...

Эта ссылка – самая характеристичная черта средневековой католической мистики, для которой (ложно) приписываемые Д. Ареопагиту сочинения, только что переведенные в начале IX века на латинский язык, служили главным источником вдохновений. Сами по себе сочинения Дионисия Ареопагита («О небесной иерархии», «Письма о таинственном богословии» и др.) являлись отголоском неоплатонизма на почве христианства. А неоплатонизм, в свою очередь, представлял реакцию языческому политеизму и грубому антропоморфизму. В противоположность последнему, допускавшему возможность адекватного познания божества, неоплатонизм провозгласил его полную непостижимость для разума. Ограниченный разум человека не может вместить абсолютная бытия; следовательно, чем меньше он будет претендовать на это, тем ближе станет к истине; и тот, кто возвысится до полного отказа от своего разума, так что достигнет состояния «упрощенности» ( ’πλωσις), только тот способен, действительно, познать Бога путем особенного таинственного единения с Ним ( πλωτικ ’νωσις). Такие посылки неоплатонической философии были всецело усвоены мистическим богословием Дионисия Ареопагита . Духовный процесс познания божества, по его взгляду, проходит два пути: сначала путь отрицания (апофатическое богословие), затем уже путь утверждения (катафатическое богословие). По требованию первого пути, человек должен отрешиться от всех своих предвзятых понятий о божестве, от всяких определенных мыслей о нем, словом – сделаться совершенно безмолвным и немым в этом отношении ( μυω – замыкаю уста и закрываю глаза). Когда человек достигнет такого состояния мистического безмолвия, когда он погрузится в полную тьму личного неведения, то тут-то и наступит момент его высшего озарения или просветления, когда Сам Бог таинственно низойдет в его душу и тем самым даст блаженство полного, личного и интимного единения с Ним. Так, сам по себе непознаваемый Бог ( θες ’γνjστος) постигается чрез устранение всякого знания, причем человек соединяется с Ним лучшей своей частью ( κατ τ κρεττον).

http://azbyka.ru/otechnik/Lopuhin/pravos...

Мироварение и освящение мира Чины мироварения и освящения мира неразрывно связаны с Таинством миропомазания, и их нельзя рассматривать в отрыве от этого Таинства. Сами по себе оба чинопоследования имеют ярко выраженный таинственный характер. Отметим, что в числе шести Таинств Дионисий Ареопагит упоминает не миропомазание (которое в его понимании является частью Таинства крещения), а именно «Таинство освящения мира». Чинопоследование этого «Таинства» он описывает следующими словами: Таким же точно образом, как и в Собрании, отлучаются при этом чины несовершенных после предварительного священнодействительного обхождения с благоуханием по всему храму и священнословия псалмов и чтения Божественного слова. Потом иерарх, взяв миро, полагает на божественном жертвеннике под осенением двенадцати крыльев, между тем как все священнейшим гласом воспевают священную песнь вдохновения богодухновенных пророков, и, совершив над ним молитву освящения, затем употребляет его в священных священнодействиях над освящаемыми вещами и лицами всякого почти рода священноначальственного священносовершения. Таким образом, чин освящения включал в себя каждение, пение псалмов, чтение Священного Писания (Евангелия), поставление сосуда с миром на жертвенник (престол) и молитву освящения мира при пении «аллилуйя». Ареопагит упоминает об употреблении мира «при всяком священнодействии»; в частности, по его словам, «освящение божественного жертвенника происходит через всесвященные возлияния святейшего мира». Известно, что в V веке миро употреблялось шире, чем в современной Православной Церкви. Его использовали не только при освящении храма (помазание миром четырех стен храма и поныне входит в чин освящения храма) и престола (эта традиция также сохранилась), но и при освящении икон (эта традиция вышла из употребления). Однако основная цель изготовления и освящения мира заключается в преподании дара Духа Святого принявшему крещение: ...Совершительный дар и благодать священного богорождения священнодействуется божественнейшими священносовершениями мира. Поэтому, думаю я, иерарх, вливая в очистительную купель крестовидными вложениями миро, поставляет способным к созерцанию очам на вид то, что Иисус, погрузившись даже до крестной смерти ради нашего богорождения, самим божественным и неудержимым от смерти сошествием Своим благолепно исхитил крещающихся по таинственному слову в смерть Его от древнего поглощения тлетворной смертью и обновил для божественного и вечного бытия. Да и тому, над кем совершено священнейшее священнодействие богорождения, совершительное помазание миром дарует вселение Богоначального Духа, между тем как символическое священное начертание креста означает, я думаю, то, что от Него Самого, человекообразно принявшего ради нас освящение от Богоначального Духа при неизменяемости свойств Божественного естества, подается Божественный Дух.

http://azbyka.ru/otechnik/Ilarion_Alfeev...

Особую роль в этот постхалкидонский период и влияние на богословие и экзегезу имели Ареопагитские книги 113 , долгое время приписываемые св. Дионисию Ареопагиту . Характерным для экзегезы автора этих книг является учение, согласно которому Откровение вершится через ангелов и только через них. Это учение является составной частью представления о небесной иерархии, чье служение и деяния состоят в принятии и передаче, каждый по своему чину, даров истинного очищения, Божественного света и совершенного знания. Так, серафимы и херувимы, как самые совершенные и близкие Богу, передают свет нижним чинам; ниже их господства, силы и власти, затем начала, архангелы и ангелы. Ангелы ближе всех к миру. Истолковывая в соответствии с такой иерархией Ис. 6, 6 , Ареопагит считает, что серафим, о котором здесь идет речь, мог быть только ангелом, который может общаться с людьми, или, возможно, серафимом, который через ангела сообщает волю Божию. Именно ангелы руководили ветхозаветными праведниками, через них был дан Моисею Закон и т. д. Поэтому автор этих книг считает уместным в конце [сочинения] О небесной иерархии дать подробное объяснение символических образов, которыми описываются или под которыми являются ангелы в Священном Писании. Это принятие иерархической передачи Откровения очень важно для понимания ареопагитского взгляда на отношения между Богом и человеком, открытого в Ветхом и Новом Заветах. Ареопагитское иерархическое понимание мира, разграничение материального и духовного миров, т. е. небесной и земной иерархии, терминология, символичность языка – все это во многом напоминает неоплатонизм. Но наряду со схожестью существуют и значительные различия между Ареопагитом и неоплатонизмом, которые подтверждают его православность, которая иногда ставилась под сомнение, хотя защищалась еще св. Максимом Исповедником . Прежде всего, Дионисий Ареопагит решительно отрицает возможность познания Бога по сущности. Бог абсолютно трансцендентен ( περβατικς) тварным существам ( κτιστν δν); и даже то, что доступно в Нем и благодаря чему можно вступить в общение через Откровение, может быть описано только апофатическим путем. Оставаясь недоступным, Бог , однако, открывается тварному существу через Божественные силы ( Θεαι δυνμεις), которые, несмотря на свое неисчислимое множество и преумножение, остаются едиными. Так красота, бытие ( παρξις, πρχειν), добро, присущие творению и его природе, являются реальным отражением и «образом» Бога, но не Его сущности, а Его силы и энергии. Эти силы и энергии не неоплатонические эманации Божества, но в каждой из них – весь Бог , с Которым, через них, тварные существа входят в общение в мере, данной им в зависимости от степени совершенства. Поэтому и Бог, Которого автор этих книг исповедует, – живой библейский Бог, а ни в коем случае не безличное «Единое» ( τ εν) Плотина.

http://azbyka.ru/otechnik/Amfilohij_Rado...

Термин «аналогия», указывающий на отношение творения к Богу, имеет более или менее определенное значение в схоластической философии. Так, когда мы находим у св. Фомы выражения «analogia» и «analogice», мы знаем, что он подразумевает под ним некий род отношений между двумя субъектами, когда собственные свойства одного [из них] могут атрибуироваться другому лишь «по пропорции» – в ту меру, в какую второй имеет отношение к первому. Совершенства тварных вещей можно атрибуировать им не иначе, как аналогическим образом. Напротив, Богу они принадлежат в собственном смысле 1 . Стало быть, приписывание совершенств сотворенных и конечных вещей «eminentiore modo» [«превосходным способом»] Богу, их Творцу и бесконечной Причине, могло бы стать принципом познания Бога «по аналогии». Цель настоящего исследования не будет состоять в том, чтобы найти в «ареопагитических сочинениях» предвосхищение томистских аналогий, а тем более – их источник, ибо его нужно искать у Аристотеля. Мы просто хотим попытаться понять значение таких терминов, как « ναλογ α», « κατ τν ναλογ αν», » ναλ γως» и т.д., которые встречаются более семидесяти раз в четырех трактатах Псевдо- Дионисия Ареопагита 2 , притом что мы не можем всякий раз приписать им значение столь же точное и ясное, какое могли бы приписать тем же высказываниям у св. Фомы Аквината 3 . Осуществляя это намерение, мы не будем прослеживать историю слова «аналогия» в патристической литературе до Дионисия 4 или в неоплатонических философских системах от Плотина до Прокла; за это мог бы взяться филолог 5 . Все, что нас интересует, это уяснить значение, приписанное Дионисием слову, которое постоянно встречается в его сочинениях и наиболее часто указывает на отношения Бога и тварного мира, равно как и на возможное познание Бога 6 . Поэтому, прежде чем приняться за эту задачу, нам следует проследить, пусть и весьма обобщенно, то, что автор «Ареопагитик» говорит о познании Бога тварными существами и о метафизических предпосылках такого познания.

http://azbyka.ru/otechnik/Vladimir_Lossk...

  001     002    003    004    005    006    007    008    009    010