| Почти половина жителей стали беженцами. Не хочется обвинять в этом архиепископа Макария и говорить о том, что все это произошло по его вине, но, тем не менее, его правление не является образцом удачного государственного правления. Возьмем другой пример. Патриарх Никон, который стремился не только к духовной, но и к светской власти, своими действиями вызвал раскол в Церкви, грандиозный скандал, вмешательство восточных Патриархов, отлучение от Церкви едва ли не доброй половины русского православного народа и чуть ли не гражданскую войну, выразившуюся в разинском мятеже. Подобная структура, когда иерарх стоит во главе светского общества напоминает либо мусульманские образцы, вспомним Аятоллу Хаменеи, либо сильно отдает папизмом. Светская власть папства над Римом и его областью явилась настоящей трагедией Средневековья. В своё время немецкий поэт Вальтер Фогельвейде писал: «Дал римскому престолу встарь Царь Константин - прещедрый Царь - копье и крест и к ним венец в придачу. Восплакал ангел в оный час: " Увы, увы и в третий раз увы! О мире христианском плачу. Яд на него дождем разлился. В желчь мед его преобразился. Повис над ним тяжелый рок " ». Поэт с горечью замечает: «Да, ангел правду нам предрёк». Ещё жестче выражается Данте Алигьери: «Вас, пастырей, провидел Иоанн/В той, что воссела на водах со славой/И деет блуд с царями многих стран». Дело в том, что папство, цепляясь за светскую власть, не допускало объединения Италии, чтобы Византийская или германская империи объединили её под своей властью. Оно не допускало и создания независимого итальянского королевства. С этой целью папы либо натравливали крестоносцев и норманнов на Византию, либо устраивали мятежи немецких князей. А чтобы обеспечить свою светскую власть они облагали тяжелыми и несправедливыми поборами всю Европу, пускались в грехи симонии, святокупства и святопродажничества. В итоге Европа, устав от всего этого, взбунтовалась и породила протестантизм, законное, хотя и мятежное чадо папизма, по выражению Хомякова. |
| Очень многие писатели XVIII столетия занимаются тем, что проводят такое художественное исследование: вот есть человек, к нему прилагаются некие события, и что с ним тогда происходит. То есть человек мыслится как продукт среды. Отсюда еще один вывод о том, что надо исправить среду, надо сделать так, чтобы в этом мире все строилось по законам разума, добра и красоты, тогда и человек станет прекрасным. На первый взгляд, эта идея замечательна, но если мы немного задумаемся об этом, то увидим ее недостатки. Главный из них, который мы можем наблюдать вокруг себя в настоящее время, в начале XXI века, что такая идеология влечет человека к бездействию и самооправданию. Действительно, мы все время говорим: этот мир такой, а что мы можем сделать, разве мы можем что-то изменить, мы простые люди, не нами заведено, не нам и прекращать какие-то неудовлетворительные практики. И возникает какое-то ощущение, что среда давит, среда формирует и строит, а мы тут как будто и ни при чем. Но это не так, потому что, начиная с Аристотеля, которого, кстати, очень любил Данте Алигьери, существует такой нравственный принцип: не важно, в какое время ты живешь, важно прожить свою жизнь на пределе возможностей, сделать все, что ты мог сделать в это время, в этой стране, раскрыть себя до предела, до конца. Данте говорит, что человек раскрывается, как роза, и источает свой аромат. Это цветение человеческой души, деятельной, добродетельной, направленной в мир с созидательной энергией – вот что является идеалом и в античности, и в эпоху позднего средневековья и раннего ренессанса. Конечно, в этом смысле XVIII век «играет на понижение». Он создает такие условия, которые позволяют человеку оправдывать себя в любых жизненных обстоятельствах. Наш роман о Робинзоне одновременно и подтверждает это представление о том, что человек есть продукт опыта, и опровергает его. С одной стороны, метод Робинзона – это лучший воспитательный метод. Предоставь человека самому себе, и тогда он будет вынужден суровыми жизненными обстоятельствами проявить все то лучшее, что в нем есть. Но с другой стороны, Даниэль Дефо в своем романе постоянно показывает нам очень тонко, спокойно и ненавязчиво, что человек не одинок в этом мире, что его судьба управляется Господом Богом, Который дает ему всю полноту возможностей, в самом человеке находящихся. Об этом мы поговорим после того, как вы прослушаете главы романа, мы побеседуем о его многоплановом и сложном содержании. |
| 6. Автор «Декамерона»: Джованни Боккаччо Данте Алигьери Франческо Петрарка Правильный ответ: Несмотря на то, что Джованни Боккаччо не был ученым, ему удалось стать популяризатором античности. Он дружил с Петраркой, и подобно ему, собирал книги и сам переписывал редкие издания. Ему удалось пробудить в своих современниках интерес и любовь к изучению древности. Благодаря Боккаччо, во Флоренции была основана кафедра греческого языка и греческой литературы. Правильный ответ: Несмотря на то, что Джованни Боккаччо не был ученым, ему удалось стать популяризатором античности. Он дружил с Петраркой, и подобно ему, собирал книги и сам переписывал редкие издания. Ему удалось пробудить в своих современниках интерес и любовь к изучению древности. Благодаря Боккаччо, во Флоренции была основана кафедра греческого языка и греческой литературы. Правильный ответ: Несмотря на то, что Джованни Боккаччо не был ученым, ему удалось стать популяризатором античности. Он дружил с Петраркой, и подобно ему, собирал книги и сам переписывал редкие издания. Ему удалось пробудить в своих современниках интерес и любовь к изучению древности. Благодаря Боккаччо, во Флоренции была основана кафедра греческого языка и греческой литературы. 7. Что такое «неогуманизм»: период европейской истории со времен падения Западной Римской империи до Возрождения новый способ восприятия и осмысления античности и значимости античной культуры для современной этап между Средними веками и Новым временем Правильный ответ: Неогуманизм осмысляет античность заново, показывает ее значимость для современной культуры. Это явление зародилось в Германии, там же и определились основные векторы. Знание греческого становится не менее важным, чем знание латыни. В конце XVII — начале XVIII века на первый план выдвигается греческий язык и литература. Классическое образование становится той системой, которая обеспечивает возможность приобщения к наследию античной цивилизации. Правильный ответ: Неогуманизм осмысляет античность заново, показывает ее значимость для современной культуры. Это явление зародилось в Германии, там же и определились основные векторы. Знание греческого становится не менее важным, чем знание латыни. В конце XVII — начале XVIII века на первый план выдвигается греческий язык и литература. Классическое образование становится той системой, которая обеспечивает возможность приобщения к наследию античной цивилизации. |
| Здесь в отличие от проповеди, богословского трактата или поучения не так полно представлена, а иногда вообще не представлена доктринальная сторона веры, но зато во всей полноте выплескивается из сердца автора его личное чувство, его надежды, ожидания, все, что живет в его душе. Молитва — это всегда исповедь. Поэт–гимнограф, как правило, предельно откровенен, и при этом он говорит не только от своего лица, но как бы прокладывает дорогу для тех, кто будет затем использоваться его текстами для собственной молитвы, читать их от своего имени, причем не один раз, как читаешь роман или статью в газете, а постоянно, быть может, даже ежедневно. Такой читатель становится своего рода соавтором иоэта–гимнографа. Видя в молитве ответ человека на призыв, с которым к нему обращается Бог, Данте Алигьери в трактате «О народном красноречии» писал: «Так как никакой радости нет вне Бога, то вся она в Боге, и Сам Бог всецело есть радость, из этого следует, что первый заговоривший сперва и прежде всего сказал слово " Бог " ». С точки зрения автора «Божественной комедии», человек «начал речь свою с ответа» (per viam responsionis… fuisse locutum, то есть «заговорил, идя по пути ответа»), обращенного к Создателю, и таким образом с молитвы, в которой выражается то главное и сердцевинное, что составляет наше человеческое «я». Бог, подчеркивает Данте, и «без слов постигает все наши тайны даже раньше нас», поэтому, если молитва сама по себе обращена к Нему, то те слова, в которые она облекается, нужные не для Бога, но для нас и только для нас, мы обращаем к самим себе или друг к другу. Поэтому феномен церковной и вообще религиозной поэзии, являющейся полностью нашим человеческим ответом Богу, заключается в том, что у нее всегда есть два адресата — Бог и стоящий под сводами храма или берущий в руки молитвослов или какую-то другую книжку человек. Антуан де Сент–Экзюпери в написанной во время Второй мировой войны книге «Летчик на войне» много размышлял о цивилизации (civilization), вкладывая в это слово особый смысл. Цивилизация — это то главное, что есть в человеческой культуре и формирует жизнь каждого. «Цивилизация, — говорит Экзюпери, — это наследие верований, обычаев и знаний, мало–помалу накопленных веками, — иногда их трудно оправдать логически, но они содержат свое оправдание в самих себе, как дороги, если те куда-то ведут, потому что это наследие открывает человеку его внутреннюю беспредельность». |
| К сожалению, современный человек, «фаустовский человек» (по выражению Шпенглера) склонен к научному (или псевдонаучному) насилию над естеством. В свое время в нашей стране классическая генетика Менделя, Вейсмана, Моргана объявлялась лженаукой, мракобесием, а генетиков иногда называли врагами народа и подвергали репрессиям. Можно вспомнить судьбу знаменитых Н.И.Вавилова, Тимофеева-Ресовского и других. Я хорошо помню ассистента кафедры биологии Первого Ленинг радского Медицинского Института им. И.П.Павлова — глубоко верующего христианина, доцента С.С.Скворцов, которого шельмовали как «морганиста» и только лояльное отношение администрации спасло его от репрессий. Помню сына священника, С.А.Кибардина, которого лишили научного звания и степени кандидата наук: его исследования в области химии белков и роли в формировании наследственности были подвергнуты резкой и несправедливой критике. Возникает вопрос: в чем причина подобных неправедных и неразумных гонений? Ответ прост: «менделисты» и «морганисты» мешали волюнтаристам, типа Лысенко и Лепешинской, которые провозглашали возможность рождения организмов из неорганических веществ, примат влияния среды на организмы и, наконец, возможность выведения совершенно новых видов за короткое время из старых, например — пшеницы из гороха. Как проповедовали вожди этого направления «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их от нее — наша задача». Понятно, что подобные эксперименты кончились позорным провалом. Данте Алигьери определил бы этих экспериментаторов в восьмой круг своего «Ада», в ров «насильников над естеством». Однако зададимся вопросом, а не происходит ли нечто подобное сейчас, только на другом уровне? Правда в дело вступают отнюдь не лжеученые и не сиволапые пропагандисты. Действуют в высшей степени компетентные ученые, вооруженные новейшими технологиями. Генная инженерия дошла до таких высот, что стало возможным отслеживать изъяны носителей наследственности, соединять клетки -мужскую и женскую in vitro, выращивать зиготу в искусственных условиях, руководить развитием будущего живого организма. Однако, оглядимся вокруг: увеличивается ли народонаселение России, да и развитых европейских стран? Мы приходим к ответу отрицательному. Всплывает и другой вопрос: стало ли население нашей страны более здоровым, особенно подрастающее поколение? Приходится ответить отрицательно и на него. К нему более подходят строки А.Блока: |
| По моей теории — есть так называемые титаны мировой литературы. Это люди, которые поменяли литературное мышление, после них литература стала развиваться совсем иначе, она обрела другие контуры, другие парадигмы. Плюс к этому надо, чтобы у этого титана мировой литературы была школа в мировой литературе; то есть были авторитеты среди крупных сочинителей, которые бы подтверждали, что " я у него учился " . Вот в Англии, например, такой человек только один — Шекспир, Уильям Шекспир. В Испании тоже один человек, его зовут — Сервантес, Мигель де Сервантес Сааведра. В Италии я назову только одного человека — это Данте Алигьери. В Германии это тоже один человек, и зовут его — Гёте, Иоганн Вольфганг фон Гёте. А в России их два с половиной. То есть там по одному, а у нас два с половиной! Толстой и Достоевский — безусловно, и половинка — это Чехов. Да, во Франции есть Мопассан, который, на мой взгляд, ничуть не хуже Чехова, а пожалуй, даже глубже. В Англии есть Диккенс. Великие люди! Но если возьмем театр, то вы, с вашим образованием и с вашими театральными стремлениями и с вашим ГИТИСом, просто обязаны со мной согласиться, иначе я просто не взял бы вас учиться, в том, что весь европейский театр — опирается на Чехова. И это все подтвердят. То есть это титан. При этом я ему выделяю половинку, потому что все-таки только часть его творчества делает его мировым титаном. Вот этих мировых титанов, конечно, неплохо бы знать. Для того, чтобы быть вполне образованным человеком, их надо знать. — А как же Пушкин — наше всё? — Что касается Пушкина — понимаете, Достоевский меня бы порвал, как «Тузик грелку», используя современное выражение, если бы услышал, что я его ставлю выше Пушкина. Да еще и Гоголя не упомянул. Мне бы досталось совершенно по-черному. Но дело в том, что Пушкин не изменил мировое литературное мышление, он был тем, что называется, национальным гением, все силы Пушкина были затрачены на то, чтобы создавать великий русский литературный язык, на котором потом выросли и Толстой, и Достоевский, и Чехов. |
| Утром следующего дня к присяге были приведены матросы-новобранцы, которые теперь носят высокое звание гвардейцев. Неаполь 12 июля, после недельного пребывания в открытом море, произошла долгожданная остановка в порту Неаполя. Неаполь — довольно большой город, хотя и мелковат по сравнению с Москвой. На портовой площади сразу бросается в глаза огромная крепость XIV века (к сожалению, попасть в нее мы не успели). Поводом для нашего схода на берег было посещение собора святого Ианнуария. Найти его нам помог молодой итальянец, и с его помощью цель была успешно достигнута. Сложив за спиной, как туристы, руки, заходим. В храме в этот полдень было не очень много людей. Видим, что справа исповедует католический батюшка и справа же от входа замечаем огромную православную икону Успения. Вид у нее очень древний, потемневшие лики. Повсюду надписи на латыни. Читая их, радостный Леха поминает добрым словом иеромонаха Дионисия (Шленова). В центре храма сразу заметно, что приделы направлены в стороны, перпендикулярные главному алтарю. В левом приделе нам предложили взглянуть на мозаики пятого века. Платим студенческие полтора евро и заходим в подклеть. Фотографируемся. На наше замечание о том, что самые древние мозаики датируются шестым веком и находятся в Равенне, экскурсовод лишь разводит руками, что он, мол, по-русски не понимает и по-английски тоже. В целом, та часть города, где мы побывали, представляет собой большую пешеходную зону. Много фонтанов, сквериков. Во многих местах ведутся раскопки. Маленькие улочки вымощены булыжником. Повсюду жужжат мотороллеры, на которых ездят все, кому не лень. Особенно смешно смотрятся на мотоциклах мужчины в костюмах и при этом со шлемами на голове. Абсолютно не соблюдаются правила движения. В частности, на зеленый свет мы стояли, а пройти смогли только на красный. На одной из площадей мы неожиданно наткнулись на Данте Алигьери. Вернее, не на него самого, а на памятник ему. Помпеи В день прибытия для экипажа крейсера была организована поездка в Помпеи. По дороге туда на окраинах Неаполя и по выезде из него замечаем огромное количество заброшенных зданий старой постройки. Около одного местечка насчитываем сразу четыре мини-футбольных поля. |
| Я закрываю глаза — и слышу все это словно наяву. Крики. Кричат французы и немцы, испанцы и англичане, итальянцы, армяне, греки… Я слышу, как плоть вжимается в плоть, как рвется кожа, слышу сдавленный хруст ключиц, слышу, как трещат ребра, как рушатся опоры моста. Вверху — видите, там! — мужчина пытается выползти по головам тех, кто рядом. Внизу — смотрите, смотрите! — женщина пала на колени, словно в молитве, людской поток течет прямо по ней, вдавливает в камень… Толпа выкручивает руки, рвет одежду, выдирает плиты; люди кидаются на парапет, нелепо машут руками, тщетно месят ногами воздух, кружатся, кружатся, и — падают, расшибаясь о реку… Кастелян замка Святого Ангела наконец-то высылает стражу. Мертвецов уносят с мощеных плит, по одному за раз; еще больше тел вылавливают из воды. Две сотни мертвых людей. Три раздавленные лошади. Такова дань. Погибших приносили сюда, в Санти-Чельсо-э-Джулиано. В ту ночь семьи, склонившись у неподвижных тел, подносили свечи в канделябрах к каждому лицу, искаженному смертной мукой, и если огонек выхватывал знакомые черты — брат, сестра, отец, мать, ребенок, — люди кричали, и свечи, падая на землю, гасли у ног. В полночь трупы выволокли на площадь Святого Петра. Одних, с растоптанными лицами, узнавали лишь по одежде. Другие, в изодранных плащах и окровавленных туниках, так и остались безымянными жертвами. Как там у Данте про восьмой круг ада? Колодец темный: другая скорбь, другая казнь — nova pieta, novo tormento, — и грешники, лишенные одежд, в глуби его — Nel fondo erano ignudi i peccatori. Алигьери поместил туда виновных в симонии — тех, кто продавал церковные должности или злоупотреблял духовным положением, и там же приберег место для Бонифация VIII, провозвестника первого юбилея. Теперь, когда величайшее торжество средневековых паломничеств стало трагедией, слова поэта казались пророчеством — и пока я уходил от этого чудовищного действа, я чувствовал, будто история выпила из меня всю кровь. К полудню, выйдя на Аппиеву дорогу, я пошел по ней на юг, прочь от Рима. Дорога вела от ворот святого Себастьяна через широко раскинувшийся парк Кафарелла, от музеев и особняков — к полям и стадам, за пределы столицы. Каменная мостовая, изрезанная следами телег, слегка отливала багрянцем. По обочине лежали каменные плиты, тронутые черным лишаем по углам. На траве, рядом с упавшими колоннами и рухнувшими башнями, виднелись надгробия, до половины ушедшие в землю. Вдалеке я заметил руины акведука: арки обвалились, словно рваные звенья цепи. |
| Итальянский классик Данте Алигьери написал в XIV веке «Божественную комедию» , где речь идет о путешествии в загробный мир. Но, помимо путешествия в миры иные, подозреваю, что Данте совершил путешествие вглубь собственного сердца. Потому что те пространства, которые он описывает, это, без сомнения, ландшафты его души. Он помещает в эти свои загробные миры всех своих знакомых, друзей и родственников, всех героев книжек, которые он прочитал. Философов, с чьими учениями познакомился. То есть понятно, что он путешествует вглубь самого себя. Это путешествие внутрь собственного сердца, внутрь собственной души, начинается с ада. Если человек хочет понять, кто он такой, то ему придется выяснить, чего он боится, что он отрицает, на что не хочет смотреть. Между прочим, очень часто наши самые неудобные ближние, те, с которыми у нас больше всего конфликтов, показывают нам дорогу в наш внутренний ад. Мы именно поэтому их и отвергаем, что не хотим смотреть в собственную тьму. Собственная тьма есть у каждого из нас. И когда человек говорит: нет, у меня нет ничего темного внутри, то я хочу спросить у него: а твоя как фамилия, может быть, ты Серафим Саровский ? Или Иисус Христос, например? Потому что нет людей, у которых бы не было бы внутреннего какого-то конфликта. Чем больше мы его отрицаем, тем глубже мы его загоняем. Значит, первая задача — это посмотреть на самого себя, увидеть, фигурально выражаясь, собственный ад, сделать такую удивительную вещь. Вот некоторые люди, они бы мне сказали: а дальше с этим адом надо бороться. Нет, я вам скажу — нет. Потому что, во-первых, слишком много чести — бороться. Лучший способ борьбы со своей собственной тьмой заключается в умножении света внутри себя. Как только внутри умножается свет, сразу всякая тьма растворяется, ее больше нет. Прекрасно знаем: вошел в темную комнату — что надо сделать? Можно, конечно, побороться с тьмой, но легче лампочку включить. Просто поверни выключатель, не надо ничего другого. Героических подвигов не надо. И в этот момент тогда нам нужно понять, как мы можем умножить этот свет. И мне кажется, что первый верный шаг — это принять самого себя. Ну, то есть в каком-то смысле довериться самому себе. |
| В доме отца Александра Меня. Фото: alexandrmen.ru В комнате все осталось так же, как в момент, когда хозяин последний раз поднялся из-за письменного прибора, накрыл печатную машинку расшитой салфеткой, выключил лампу. Перед ним всегда стояла маленькая фотография жены. За спиной его оберегало распятие и вдохновлял бюстик Данте Алигьери. Наталия Федоровна рассказала, что уговаривала супруга купить новый рабочий стол, но он отказывался. Единственное, на что согласился, – соорудить в столе полки для книг и бумаг. Стены обставлены шкафами с книгами на русском, английском, немецком и других языках. Разумеется, в кабинете есть красный угол. Ф. МакДона долго рассматривал фигурку Аристотеля. Я же обратил внимание на вырезанную икону преподобного Нила Столобенского – одного из самых любимых мною святых. Слева от иконного уголка – кушетка, над изголовьем которой висит портрет Елены Семеновны Мень, мамы отца Александра, справа – стеллаж с изданиями его трудов. Посол был одарен книгой «Церковь и мы», а я попросил экземпляр «Книги надежды». Наталия Федоровна сделала дарственную надпись: «На молитвенную память об о. Александре Мигелю от Н.Ф. Мень». Далее мы направились в Культурно-просветительский центр «Дубрава», носящий имя наиболее выдающегося жителя Семхоза. Там постоянно действует экспозиция «Отец Александр Мень: Путь Человеческий». Замечу, что с самого начала экскурсии перевод на английский язык и обратно на русский взяла на себя Е.Ю. Гениева. Справилась она со своей задачей прекрасно и лишь пару раз советовалась со мной о церковных терминах. Но на фразах «Сын Человеческий» и «Путь Человеческий» мы оба споткнулись. Перевести их на иностранный язык, не потеряв тонкой сути, затруднительно. Думаю, что оправданно поступил переводчик ключевой книги отца Александра на итальянский и французский языки Джованни Гуайта (ныне – иеромонах Иоанн), изменив заглавие на «Иисус, Учитель из Назарета». На основе текста этого итальянского писателя и клирика Русской Православной Церкви были подготовлены испанская и португальская версии «Сына Человеческого». |
|
|
