„Годами с великим томлением и частой неудачей мы ищем не Бога, но дверь сердца нашего, открытую к Богу». (Гюнтер Вольфрат). „Нет ничего столь отрадного, как сознание, что душа наша подлинно принимает воздействия от Бога». (Он-же). „Оставаться юным это значит на все глядеть так, как будто видишь все в первый раз; все прекрасное и доброе воспринимать всегда с радостным изумлением, как совершенно новое и неиспытанное, ежедневно встречать чудесное». (Артер). „Если я встречал когда счастливцев, то это были непременно цельные, непосредственные люди; самый ничтожный человек, если он не раздвоен в душе своей, может быть счастливым и в своем роде совершенным». (Гете – к г-же фон-Штейн). „Высокие мысли и чистое сердце – вот о чем мы должны молить Бога». (Гете). „Господи! распространи для Себя мою тесную грудь!» (Гете). „Можно подумать, что теперь уже не нуждаются для счастия в открытом сердце, в открытом взоре, в открытой руке, в открытом небе для жизни и в час смерти!» (Фроммель). „Бывают люди, в присутствии которых мы будто принимаем солнечную ванну и дышим освежительным и укрепляющим воздухом альпийской вершины: под нами – серый туман, а над нами – ясное небо». (Фроммель). „Хотите вы ознакомиться с Царством Божиим, так для этого вам не нужно предпринимать далеких путешествий. Оно от тебя близко, оно, если хочешь, в тебе самом, потому что сдержанность, смирение, правдивость, чистота и всякая подлинная добродетель есть Царство Божие, которого не добьешься странствованиями, но которое обнаруживается в нашем сердце». (Лютер). „Это благословение добрых людей, что они одним своим существованием создают около себя храм, в котором холодный становится набожным, безчувственный – нежным». (Лагарде). „Мы должны отречься от мысли понять Бога, но с этим отречением усилива-ется стремление обладать Им. Нам не доступны понятия о Божестве, но доступны сердечные переживания богообщения». (Кант). „Совершай во мне, что Ты требуешь, и тогда требуй, что хочешь». (Августин). „Есть одна только задача в этом мире: водворить Евангелие Иисуса Христа в сердца народов». (Гладстон).

http://azbyka.ru/otechnik/prochee/pravos...

Для выражения переживаний поэтов иногда оказывается недостаточным даже самый наш язык, и они бывают вынуждены восклицать: О, если б без слов Сказать душой было можно! Им нередко хочется шепнуть о том, Пред чем язык немеет 20 . Поэтическое отношение к природе многие справедливо рассматривают как высшую ступень человеческого постижения действительности. Для более глубокого понимания природы мало одной науки и философии. В этом необходимо еще участие художественного гения, постигающего природу своей конкретной интуицией. К числу таких людей принадлежит, например, великий германский поэт Вольфганг Гете, который вместе с этим был и ученым в области естествознания. По свидетельству Александра Гумбольдта и представителя философии XIX века Кун-Фишер 21 , Гете был глубоко проникнут тем, что называется чувством природы. Гете, по выражению А. Бизе, как в фокусе собирает в себе отдаленные лучи того чувства природы, какое выражалось лирикой до него и в эпоху, ему современную. А. Бизе называет Гете не только величайшим поэтом, но и универсальным мыслителем нового времени. В нем сливается чувство природы и ее познание 22 . Сам Гете в письме к г-же Фон-Штейн говорит о себе: «Я не могу выразить тебе, как ясна становится для меня книга природы. Я долго разбирал ее по складам, и это помогло мне. Теперь все выступает разом, и я не могу высказать, как велика моя тихая радость». Стараясь охарактеризовать Гете, один из русских поэтов Баратынский говорит о нем: С природой одною он жизнью дышал, Ручья разумел лепетание, И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябание; Была ему свежая книга ясна, И с ним говорила морская волна 23 . Чуткая душа Гете была способна проникать в тайну природы и ощущать таинственное единство всего бытия, которое издавна нащупывала и философия. Такой широкий поэтический опыт заставил Гете называть природу то художественным произведением, то единственной книгой, полной содержательности на своих страницах. В ней, по его разъяснению, кроются величайшие мысли и образы для нашего собственного развития. Она показывает нам наше собственное бессилие и в то же время наше господствующее положение. Она дает нам возможность видеть все вокруг и заглянуть вверх 24 .

http://azbyka.ru/otechnik/Dionisij_Shlen...

В 1831 году он был удостоен ордена святой Анны II степени, а через два года – награжден набедренником и саном протоиерея, хотя возведение в это высокое достоинство состоялось в 1835 году, во время приезда в Россию. В самой Дании протоиерей Стефан был принят в действительные члены Королевского общества северных древностей в Копенгагене. В 1837 семья Сабининых переезжает на новое место жительства в немецкий город Веймар, куда отец Стефан был назначен духовником к Марии Павловне после кончины там протоиерея Никиты Ясновского 1654 . Поселилась семья Сабининых на втором этаже в доме Шарлотты фон Штейн, известной своими отношениями с великим немецким писателем Гёте 1655 . На первом же располагалась домовая церковь во имя равноапостольной Марии Магдалины, небесной покровительницы великой герцогини 1656 . В 1838 году, когда Веймар посетил Российский император Николай I, отец протоиерей был награжден наперсным крестом с украшениями. Его старшая дочь Марфа вспоминала о рождественском Богослужении в юбилейный год (50 лет) существования веймарского храма (1854): «Вечером, в наш Рождественский Сочельник, у нас была елка; в тесном семейном кругу встретили мы праздник. На чужбине к праздникам всегда примешивается что-то грустное, потому что там не существует той общей, объединяющей праздничной радости, которая бывает в отечестве. У нас Рождество, а у протестантов простой будничный день, базар, уроки, занятия; вот когда больше всего чувствуете одиночество на чужой стороне» 1657 . В некрологе новое место служения отца Стефана характеризуется так: «Веймар слывет в Германии новыми Афинами, по своей учености, особенно же по знаменитым людям, прославившим его своим пребыванием. Гердер, Виланд, Гете, Шиллер процветали в Веймаре. Йенский университет, соседственный с Веймаром, также славится корифеями науки: знакомство с этими знаменитостями, частию личное, частию же из их творений, занимало нашего ученого протоиерея в высшей степени. Больше всего изучал он Гердера и перевел из него разговор о духе еврейской поэзии» 1658 . Высокое интеллектуальное развитие было характерно для всей семьи в целом. Историк М. П. Погодин, посетивший Веймар, пишет о Сабининых: «Вот как застал я семейство: жена с старшею дочерью писали картину масляными красками, которая с честию могла бы занять место в академическом классе; другая твердила урок на фортепиано, какую-то сонату Моцарта, сыновья сидели за латинскими авторами, а отец читал католический журнал. Столько образованности, любознательности, вкуса нашел я во всем семействе...» 1659 .

http://azbyka.ru/otechnik/Makarij_Verete...

Гете любил нежно и Шиллера, и Байрона, но не без чувства собственного превосходства. Недостатком Шиллера считал он его болезненность, в Байроне не одобрял того, что он «презрел и нравы, и закон». Гете жил вдвое больше, чем его ученики. Земля, которую он любил как мать, не разставалась с ним, сколько было в ея власти. Она наделила его всеми своими дарами: силой, здоровьем, красотой, мудростью. Поэтической силой он был несравненно выше и Шиллера и Байрона. Но смерть Гете мрачнее смерти Шиллера, и Байрона. В душе Байрона была искра любви, которая не от мира, а от Христа. Жалость к угнетенным, презрение к земной жизни привели «го в Миссолонги, где он нашел славную смерть. Шиллер всегда казался случайным гостем этого мира. Но Гете был сын Земли, «перстный Адам». Земное должно возвратиться в землю. § XXIII. 3-й акт 2-й части «Фауста» – «Елена» – кончается хореическими тетраметрами, достойными Аристофана. В них воспевается сбор винограда, пляска на гроздьях, обряды .священных Дионисий. И пойдут греметь кимвалы вместе с медными тазами, Потому что Дионисий из мистерии возник. Так полную Аполлоном драму Гете заканчивает праздником Диониса, рождением трагедии 11 . Где кончил Гете, там начнет Ницше. Ницше – только дальнейшее раскрытие Гете. Во первых, в пределах эллинизма. Гете воплотил в себе по преимуществу аполлиническую сторону Греции, он был учеником Гомера и Софокла, его Греция – солнечная, разумная Греция объективно-прекрасного Олимпа – Греция идей. Ницше первый растолкует нам Гете, разсмотрев его эллинизм сквозь схему Шопенгауэровой философии. Аполлинизм – мир идей, объективаций воли – Гомер, Софокл, Гете. Дионисизм – мир безобразный, сама воля; музыка – Гераклит, Эсхил, Ницше. Ночь эллинского духа, страстная, хаотическая душа эллина, которую Ницше закрыл солнцеподобными ликами олимпийцев, обнажена у Ницше. Ницше – Дионис, грядущий вслед за Аполлоном-Гете. В отношении христианства Ницше также выходит из Гете. Он унаследовал отрицательное отношение Гете к религии Голгоы, смирения, отречение, аскетизма. Но Гете, высмеивая христиан, никогда не поднял руку на Христа, Ницше покажет, что Христос Гете не есть Христос евангелия и перкви, что истинный Христос – именно Христос церкви, Христос смирения, отречения. Против этого Христа он напишет свою книгу «Антихрист». Не защищенный ни Гетевым аполлинизмом, ни Гетевым самосохранением, осторожностью, Ницше падет жертвой своего бога – Диониса. Темная, хаотическая стихия ночной Эллады, мир глухой, подземной воли загасит светильник его разума. Гениальный ученик Гете кончает безумием. Тот хаос, который встал перед взором Гете за несколько дней до смерти, мир ларв, привидений и демонов погубить Ницше во цвете лет.

http://azbyka.ru/otechnik/6/gete-i-hrist...

Ницше – самый близкий отцу сын Гете. К нему еще более, чем к Байрону, подходит образ Эвфориона – сына Фауста и Елены. Как Эвфорион, Ницше был рожден Фаустом – Гете и Еленой – Элладой. Как Эвфорион, он был безумен в своем стремлении и обольстительно – прекрасен. Эвфорион все время прыгает с утеса на утес и пляшет над безднами. Ницше особенно любил пляску и придавал ей религиозное значение. И этот сын Гете, как Эвфорион, погиб в цвете лет, а за ним сошла в преисподнюю и Елена. То, что Ницше разделил в Гете, вновь соединили Мережковский и Вяч. Иванов. Объединив Аполлона Гете и Диониса Ницше, они попытались объединить их обоих со Христом. Гетеанство начинает развиваться в гностическом направлении. «Фауст» возвращается к своему первоисточнику, к легенде о Симоне Волхве и Елене. Таким образом гностицизм,– самарийский сонерник Симон маг, объявивший войну христианству в первые века, побежденный на долго церковью, пробудившийся в эпоху Ренесеанса, окончательно воскрешенный гением Гете, вновь объявляет войну христианству, а театром войны является. Россия. § XXIV. Но Россия имеет могучее орудие против антихристианского гностицизма, это – ея литература. Пушкин был таким же создателем русской поэзии, как Гете – немецкой. Как Гете, Пушкин был эллин, язычник Возрождения, Но если у Гете его язычество, все развиваясь, заглушало христианство, то у Пушкина наоборот: язычество постепенно шло на убыль, с каждым годом он приближался к христианскому миросозерцанию. Как наследники Гете развивали его язычество в «Нибелунгах» Вагнера и философии Ницше, так наследники Пушкина все ближе и ближе подходили к евангелию: Гоголь, Тургенев, Достоевский, Толстой. Гоголь кончает свою жизнь «схимником сокрушенным» 12 . Тургенев приводит русскую душу к монастырю в лице Лизы, Достоевский кончает символической драмой Карамазиных и вещим видением старца Зосимы, Толстой призывал Россию к покаянию и очищению от грехов. Мы намеренно так долго остановились на Гете. Понять Гете – значит понять современное антихристианское движение. Все оно – от Гете и к Гете, кость от костей его и плоть от плоти. От него идут Ницше, Мережковский, Вяч. Иванов, Рудольф Штейнер. Уяснение Гете значительно поможет нам разобраться в современном лжехристианстве, которое с виду кажется сложно и разнообразно, а на деле сводится к нескольким еретическим формулам, вариируемым на все лады.

http://azbyka.ru/otechnik/6/gete-i-hrist...

Было ли такое письмо в действительности, мы не знаем. Нельзя быть уверенным, что в книге Быкова под документом не скрывается чье-либо воспоминание, служащее подчас очень отдаленным откликом на то, что было. Во всяком случае, А.Ф. в первом своем письме, отправленном «не как обыкновенно», писала 15 декабря Вырубовой: «Е. Гермоген страшно за «Father и всех " ». В декабре Гермоген был в Москве на церковном соборе, выбиравшем патриарха. Едва ли приходится сомневаться, что именно он осведомил московских монархистов о положении в Тобольске. В результате этого осведомления, очевидно, и налажена была московская экспедиция, связанная с братствами «православных приходов», участие в которой принял Соколов, а другая группа монархических деятелей-политиков во главе с Кривошеиным направила в Тобольск своего уполномоченного, чтобы на месте выяснить обстановку. В дневнике Царя имя этого уполномоченного названо – б. могилевский вице-губернатор Штейн 286 . Не упоминая имени, «по соображениям весьма уважительным», Булыгин не преминет сказать, что Штейн прибыл в Тобольск, «благополучно миновав рогатки Соловьева». В Тобольске Штейн связался с Долгоруковым и Татищевым. Штейн выяснил недостаток денежных средств у царской семьи при затруднении ликвидации драгоценностей. В Москве было собрано 250 т., и Штейн отвез эти деньги в Тобольск, вновь благополучно миновав тюменьскую заставу, и вручил их Татищеву и Долгорукову. Царь записал 12 марта: «Из Москвы вторично приехал Вл. Ник. Штейн, привезший изрядную сумму от знакомых нам добрых людей, книги и чай. Сейчас видел его проходящим по улице» 287 . Штейн не только привез деньги, им было установлено «условное» письменное общение с заключенными. Кто еще посетил Тобольск по поручению какой-либо группы «русских патриотов» в промежуток времени, протекций между прибытием бр. Раевских и московской январской экспедиции? Лишь два человека. Одним из них был упомянутый Седов, посланный организацией «tante Ivette»; другим – некто П., выполнявший поручение Вырубовой и ее кружка.

http://azbyka.ru/otechnik/Sergej_Melguno...

Гете был именно чист в своем эллинизме, чист и мудр, но чувственен, как все греки, как Гомер, Софокл, Платон. Если Хомяков видел в Гете сатира, то ведь сатир был бог и занимал не последнее место среди греческого божественно-природного мира. Но Гете-то как раз и не был сатиром: он был прекрасным и чистым Аполлоном, тоскующим о недоступной красоте нимфы Дафны и увивающим свои кудри холодным и вечнозеленым лавром. Этот Гете, который по Хомякову был загрязнителем чистой эллинской красоты, и в эллинизме, как в жизни, проходил мимо всего грязного, не облагороженного разумностью и формой, всегда озаряя действительность лучом Платонова логоса (не логоса христианского). Ценя Аристофана, он все же не мог мириться с его цинизмом и называл его «неблаговоспитанным любимцем Муз» Подражая Марциалу, он никогда не спускался до его сквернословия. Он называл только вещи их именами, как называли его любимцы – Гомер и Софокл – самые чистые, скромные из греков. Путешествие Гете в Италию было временем установления его миросозерцания, его духовного созревания. В это время первая часть «Фауста» приближается к окончанию. Создается «Ифигения», строгая, чистая и холодная, как мрамор Праксителя. В это время окончательно определяется и отношение Гете к христианству. В молодом Гете было еще много христианского. Близость с такими людьми, как девица Клетенберг и философ Якоби оставили в нем глубокие следы. Еще важнее этих влияний была его любовь к германскому готическому искусству, воплощающему в себе миросозерцание католического средневековья. Но Гете внутренно перерос и девицу Клетенберг, и Якоби. Понемногу все христианское стало для него сливаться с болезненным романтизмом. Мода на христианство процветала в Германии. Атмосфера, в которой жил Гете, была насыщена мистицизмом, квиэтизмом и неразлучными их спутниками, всякими болезненными извращениями. Строгий идеал красоты, любовь к жизни, к внешнему миру, к объекту, здоровые нравственные принципы – все это устремляло Гете прочь из разлагающейся атмосферы, на лоно Матери-Земли, в глубь античного искусства и могучего XVI-ro века, с его Микель-Анджело и Шекспиром. Из Италии Гете вернулся еще более чуждым своим современникам, чем из нея уехал. Но он окончательно выздоровел сам и твердо пошел своим путем, ограждая себя от болезненных влияний окружающей жизни атмосферой античного холода, но отзываясь сердцем на все человеческое, до конца оставаясь свободолюбцем и демократом, идя на встречу человеку с участием и помощью. Единственные люди близкие ему по духу (хотя во многом и противоположные) были Шиллер и Байрон. Они скоро погибли, и Гете остался один среди холодных статуй, а душа его была теплая и нежная. Но он не мог проявлять эту нежность часто, не мог разрушить атмосферу олимпийского холода, царившую в его Веймарском дворцы. Он знал, что, сбрось он маску аполлинизма, и ворвутся в его строгий и прекрасный духовный мир, в этот «элизиум теней», потоки больного мистицизма, морального и эстетического извращения.

http://azbyka.ru/otechnik/6/gete-i-hrist...

Приведенныя слова показывают, как мало права имел Гете нападать на язычество католической церкви и призывать к христианству апостольских времен. Не язычество отталкивало Гете от церкви, а отсутствие в ней язычества. Образ Распятого, от которого он хотел укрыться, гнал его из храма, где возносится чаша с кровью Христовой, под покров жизнерадостного отца богов – Зевса. И в католичестве он принимал только то, что в корне было извращено компромиссом с язычеством: мадонн Возрождения, «подогретое роскошью и блеском» искусство иезуитов. § VI. Римския элегии Гете возбудили большое негодование как в немецком обществе, так и в русской критике. В Германии Гете заслужил репутацию безнравственного человека, его прозвали «Приам». Гете не смущался и через несколько лет написал еще более вольныя «Венецианския эпиграммы», где каждая строка дышет Марциалом. Можно было возмущаться и Римскими элегиями и «Венецианскими эпиграммами», с точки зрения христианской. Но конечно не с этой точки зрения судили германские критики. Гете хлестнул по их буржуазной нравственности, требующей, чтоб природа являлась не иначе, как под покрывалом. Они не могли простить Гете, что он явил природу в ея красивой и смелой наготе, как являли ее эллины. Ницше был в восторге от «Римских элегий» и «Венецианских эпиграмм». Оне поражали его избытком здоровья, чистоэллинской, смелой и гордой чувственностью. Русские критики Хомяков и Аполлон Григорьев напали на Гете не с христианской точки зрения, чего можно было бы ожидать, а с точки зрения эллинизма. Эллинизм не был чист и целомудрен, а Гете был грязный немец. Хомяков сказал, что в «Римских элегиях» он видит «голову тупоумного немца на туловище сатира». Аполлон Григорьев находил, что Гете сохранил все прозаическия привычки ученого немца и «выстукивает гексаметры на спине своей возлюбленной». Мы думаем, что в вопросах эллинизма Гете и Ницше были более компетентными судьями, чем Хомяков и Григорьев. Хомяков вообще любил фантазировать и как его православие носило несомненныя черты поэтического произвола в ущерб исторической действительности, так субъективен был и его эллинизм, «целомудренный и чистый».

http://azbyka.ru/otechnik/6/gete-i-hrist...

Чем сильнее была любовь Гете к античной Италии, тем острее ненависть к Италии христианской. Льюис слегка упрекает Гете за то, что он не мог отнестись к христианской Италии и ея искусству даже с исторической справедливостью. Но Гете был поэт и философ. Он искал истины и, найдя ее в язычестве, не мог уже быть справедливым к тому, что противоречило истине, что закрывало от него «солнце». Гете не был Бедекером, который рекомендует, понасладиться час другой бюстом Юноны, а там наслаждаться фресками Джотто. Тот, кто может так легко менять объект художественного созерцания, не понимает до конца ни красоты ни красоты Джотто. § II. Во время италианского путешествия Гете, на ряду с другими художественными планами, набросал план драмы «Навсикая». Судя по сюжету и его трактовке, должно было выйти нечто несравненно прекрасное, светлое, как поэзия Гомера и Софокла. В Неаполе и его окрестностях Гете собирался сесть за работу. И что же? Занялся ботаникой, отъискиванием первичного растения, теорией метаморфозы растений, и «Навсикая» была заброшена. Что это напоминает? Не так же ли Леопардо да Винчи забрасывал «Тайную Вечерю» и отдавался вычислениям механики, работе над человеческими крыльями? Между этими двумя гениями – Леонардо и Гете – много общего Они первые гении Возрождения, первые глубокие ученики эллинов. Они поняли что эллинизм – не в изучении риторики, грамматики и аристотелевой схоластики, а в усвоении эллинского взгляда на мир, в зоркости к природе, в создании искусства на основании вникания в законы природной жизни. Отсюда, у Леонардо искусство основано на механике, химии, анатомии, у Гете – на геологии, ботанике. Оба, Гете и Леонардо, встали в резкую оппозицию к средневековью, с его близорукостью к природе, страхом перед природой и телом и зоркостью к сверхчувственному. Леонардо обнажает природу, разлагает ее числом и мерой. Многие упрекают Гете за «Итальянское путешествие», находят в нем мало отзывов об искусстве, интереса к истории. Как это неверно! Вся сила Гете здесь в том, что, описывая страну древних, он как бы сам становится эллином в отношении к природе и жизни, что он усвояет себе эллинизм в его корнях, становится, как эллин, учеником земли и солнца. При том без всяких риторических украшений, просто, строго и научно.

http://azbyka.ru/otechnik/6/gete-i-hrist...

Отвергнув во имя разума, науки и природы христианский мистицизм, Гете впадает в грезы пиагорейства, боится низших монад, ларв. Вот какая слабая гарантия разумной трезвости «простое наблюдение над природой». Тогда как христианство просвещает ум и сердце, озаряет и осмысливает эту жизнь и только ярче сияет у двери гроба, Гете после жизни, посвященной познанию, не только не знает, куда идет по смерти, но предвидит возможность быть поглощенным низшей монадой. «Простое наблюдение природы» расшатало веру в провидение и божественный план бытия. Эпилог Фауста разсыпается пылью. Черная, безпросветная ночь обступает Гете, оттуда грозятся ларвы и низшия монады. Хаос ессалийского шабаша, который Гете вызвал своим магическим жезлом, готов поглогить его самого. Что может быть грустнее заката жизни Гете! Перед раскрытой дверью в область вечной ночи, в безымянный хаос, он, как древний эллин, озлащает увядающую жизнь последними лучами красоты. Он остается верен своим богам Греции. Бот он в саду стреляет из лука, и Эккерману кажется, что он видит в этом старце воскресшего Аполлона. Вот он предлагает Эккерману кисть винограда со словами: «Вот, мой добрый, вкусите от этой сладости и будьте счастливы». Так Эллин новых времен приносит последния жертвы Аполлону и Дионису, готовясь погрузиться в лоно безъимянного хаоса. Трагедия Гете отразилась на его лице. Последние его портреты очень характерны 9 . Его лицо, изборожденное глубокими морщинами, грубо и тяжело. Подбородок становится все чувственнее. Нижняя часть лица говорит о поразительном упорстве материальной жизни в Гете, его влюбленности в землю, в мир явлений. Но совсем о другом говорят его глаза. Эти черные, итальянские глаза горят все сильнее мистическим огнем, в них все более и более сквозит ужас. Это ночная, хаотическая часть Гете, которую он не исцелил христианским врачеванием и задавил, заглушил искусственно создаваемым эмпиризмом. Наконец, на последнем портрете все лицо Гете сжалось, как будто провалилось, глаза раскрылись, как у испуганного орла...

http://azbyka.ru/otechnik/6/gete-i-hrist...

  001     002    003    004    005    006    007    008    009    010