| Мое знакомство со студентом, сначала университета, а потом Московской Академии, А.В.Ельчаниновым относится к эпохе примерно 30 лет тому назад в Москве. В это время выделялась и обращала на себя внимание молодая группа мыслителей, писателей и церковных деятелей, связанная между собою не только личной дружбой, но и товариществом по школе. Судьбе было угодно, чтобы на одной школьной скамье в Тифлисской гимназии сидели такие люди, как великий русский ученый и богослов отец Павел Флоренский , безвременно скончавшийся философ Вл.Эрн и будущий священник и педагог А.В.Ельчанинов, которые затем в северных столицах, но преимущественно в Москве, продолжали свою школьную связь. Все они – каждый по своему – определились в новом для того времени, но исторически давно жданном религиознокультурном типе, который естественно примыкал к более старшему поколению того же характера, – и плеяды мыслителей, писателей, богословов, поэтов нашего поколения (Тернавцев, Бердяев, Карташев, Вяч.Иванов, Гершензон, Розанов, кн.Трубецкие и др.). К ним же естественно присоединялись и их молодые сверстники, как священник В.Свенцицкий , Андрей Белый, священник С.М.Соловьев , А.Блок и др.) А.В.Ельчанинов был любим и принят одинаково в кругах литературной Москвы и Петербурга, и везде с радостью встречалось появление студента с лучезарной улыбкой, с особой скромностью и готовностью слушать и запечатлевать эти бесконечные творческие беседы. В дружеских кругах его звали Эккерманом при Вяч.Иванове, а затем при отце П.Флоренском , с которым он вместе жил в Сергиевском Посаде (кажется он и сам, шутя, применял к себе это название). Начало этого века отмечено в истории русской мысли возникновением так называемых религиозно-философских обществ, сначала в Петербурге, а затем в Москве, а позже и в Киеве; в них находили для себя выражение новые борения и искания с их проблематикой и идеологией. Московское религиозно-философское общество «имени Вл.Соловьева» было основано осенью 1905 года, и первым его секретарем и неизменным сотрудником явился А.В.Ельчанинов (принимавший участие ранее того и в Петербургском религиозно-философском обществе), и он оставался на этом посту, пока для этого была внешняя возможность, неся по преимуществу невидимую, но незаменимую организационную работу. |
| Следующая фигура в истории замечательных людей, проложивших путь в Церковь русской интеллигенции, – Николай Александрович Бердяев , друг и во многом единомышленник Булгакова, шедший в том же направлении, но своим, непохожим, путем. Родился Бердяев в аристократической семье и получил блестящее образование, невозможное в бедной семье Булгаковых. Отец Бердяева – гвардейский офицер, мать – урожденная княжна Кудашева, славилась своей красотой. Бабушка – графиня де Шуазель, происходила из старинного французского рода. Учился Бердяев в Пажеском корпусе, но от военной карьеры отказался и поступил в Киевский университет. В 1894 г. вступил в социал-демократическую партию, и за участие в нелегальной деятельности в 1898 г. был сослан в Вологду. Там была задумана и написана его первая работа «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии», вышедшая в 1901 г. в Петербурге. Автор ее находился под марксистским влиянием. По возвращении из Вологды он некоторое время провел в Германии, занимаясь философией. В 1904 г. Бердяев поселился в Петербурге и совместно с Булгаковым редактировал журнал «Вопросы жизни». Несмотря на недолгое свое существование – всего один год, журналу удалось собрать группу интереснейших поэтов, философов и литераторов: В. Розанова , Г. Чулкова, В. Брюсова, Вяч. Иванова, Федора Сологуба, Андрея Белого, А. Блока, Л. Шестова, М. Гершензона, П. Новгородцева, кн. Е. Трубецкого , ф. Зелинского, Б. Кистяковского, В. Эрна и др. В 1907 г. Бердяев покидает Россию и уезжает в Париж, где знакомится с модернизмом и другими философскими и религиозными движениями. До самого семнадцатого года оставался он вольным философом и публицистом, самобытным и радикальным, но неуклонно идущим к Православию. Философскими ступенями, отражающими его эволюцию, являются книги, написанные в эту эпоху: «Духовный кризис интеллигенции» (1910 г.), «Философия свободы» (1911 г.), «Смысл творчества» (1916 г.). После революции он был некоторое время профессором философии в Московском университете и руководил Вольной академией духовной культуры. Высланный в 1922 г. из России, продолжал преподавать и печататься в Берлине, а затем в Париже, куда переехал в 1925 г. В том же году Бердяев возглавил журнал «Путь» (1925–40 гг.), фактически ставший рупором его философских и религиозных воззрений. Скончался Н. А. Бердяев в 1948 г. в Кламаре под Парижем, где проживал последние годы жизни с женой, Лидией Юдифовной, урожденной Рапп, и ее сестрой Евгенией. Детей у них не было. |
| 8 Здесь В. В. Зеньковский высказывает точку зрения представителей так называемой «парижской школы» (или, как их именовали, «модернистов») в богословии ( Н. А. Бердяев , С. Н. Булгаков, В. В. Зеньковский и др.) – последователей философии и богословских изысканий Владимира Соловьева. Они развивали идею Богочеловечества, просветления и преображения мира. Однако отождествлять эту позицию с официальной православной по существу неверно. В православном богословии термин «преображение» относится к Преображению Христову и к преображению человеческого тела после Второго Пришествия Христа и Воскресения людей из мертвых; буквально «преображение» означает изменение формы, вида, образа. О преображении мира здесь нет речи, это является вольностью русской философии с ее космизмом – как религиозным, так и безрелигиозным. Подробнее см.: Помазанский М. Православное догматическое богословие. – Калифорния, 1992. – С.155–156. 9 Космизм, или, чаще, русский космизм – полуфилософский (околофилософский), скорее, культурологический термин. Под ним понимают некую универсальную, присущую русской душе и русскому менталитету идею как попытку философского осмысления единения Человека и космоса, надвигающейся национальной и всемирной катастрофы, ответственности за нее человека и поиск выхода из этой ситуации. Некоторые положения космизма (в частности, человек как «микрокосмос» и «макрокосмос») восходят к украинскому философу Г. С. Сковороде (1722–1794) (см.: Сковорода Г. Соч.: В 2 т. Т.1. М., 1973. С.143; Т.2. М., 1973, С.18,26, 148, 151, 156). Русский космизм представлен двумя направлениями: естественнонаучным, или сциентистским (Н. А. Умов, В. И. Вернадский, К. Э. Циолковский, А. Л. Чижевский, Н. Г. Холодный и др.), и религиозно-эсхатологическим (Н. Я. Грот, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, С. Н. и Е. Н. Трубецкие, С. Л. Франк , Л. П. Карсавин, В. Н. Эрн, М. О. Гершензон). Для сциентистов космос разумен, а для религиозных философов он мистичен и божественен. Особое место в русском космизме занимает Н. |
| При этом весьма существенно то, что именно Бердяев был одним из составителей и авторов знаменитых " Вех " - сборника статей " О русской интеллигенции " , написанных в 1909-1910 годах. Опыт первой русской революции обнажил многие глубинные изъяны мироощущения русской интеллигенции. " Веховцы " (Н. Бердяев, С. Булгаков, М. Гершензон, С. Франк, П. Струве и др.) сделали попытку поставить диагноз духовному заболеванию этой части русского общества и облекли свой пафос в призывы к покаянию. Учитывая почти фанатическое самоуважение интеллигенции и непопулярность любой критики в ее адрес, а также времена почти повальной либеральной разнузданности, поступок " веховцев " был актом чрезвычайного интеллектуального и гражданского мужества. " Веховцы " - и в первую очередь Н. Бердяев и С. Булгаков (тогда еще мирянин) - указывали на гибельность интеллигентского утопизма и атеизма, упрекали интеллигенцию в потере " национального лица " , в разрыве с общенациональной жизнью и Церковью. Бердяев обличал ее и в измене творческим началам жизни: " Интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества... Интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства, а все творчество было в загоне... К идеологии же, которая в центр ставит творчество и ценности, она относилась подозрительно, с заранее составленным волевым решением отвергнуть и изобличить... Боюсь, что и самые метафизические и самые мистические учения будут у нас... приспособлены для домашнего обихода " Кажется, ничего из этих высказываний Бердяева (да и вообще из " Вех " ) не было включено в интеллигентский " катехизис " . Зато в него вошло все, что было у Н. Бердяева нецерковным, все, что можно было приспособить у него к " домашнему обиходу " и, наконец, все, в чем он сам так и не вырвался из круга тех интеллигентских представлений эпохи религиозного ренессанса, которые он сам столь красноречиво разоблачал и обличал. |
| Однако и эта свобода весьма сомнительна, если не мнима, ибо всякое выражение творческого акта вовне попадает во власть этого мира, как пишет Бердяев. Таким образом, и само творчество оказывается трагедией творческой личности, которая обречена на бытие в мире падших явлений, в мире объективированном, в царстве необходимости. Здесь замыкается роковой круг, который не под силу разомкнуть новому религиозному сознанию. Есть и другой критерий, по которому можно оценивать сочинения Бердяева. Это несопоставимость содержания его идей и их формы. Например, он утверждает, что творчество есть духовное делание, в котором человек забывает о себе, отрешается от себя в творческом акте, поглощён своим предметом; что творческий инстинкт в человеке есть бескорыстный инстинкт, в нём человек забывает о себе, выходит из себя. Однако нигде в своих сочинениях, даже в самых отточенных и метких cboux moms (uзpeчehuяx), Бердяев не только не отрешается от себя, не только не забывает о себе, но напротив, он весь занят исключительно собой, собственным субъективным достоянием и состоянием — своими чувствами, переживаниями, исканиями, оценками и выкладками. Протоиерей Василий Зеньковский точно подметил, что «в этой невозможности выйти за пределы самого себя, в поразительной скованности его духа границами личных исканий — ключ к его духовной эволюции» 311 . Певец свободы и творчества оказался невольником собственных рациональных построений. Тот, кто объявлял творчество последней религиозной реальностью, сам потерялся средь миражей собственного субъективизма. И тот, кто претендовал на создание «универсального христианства», сам как будто не дорос до конфессии. При этом весьма существенно, что именно Бердяев был одним из составителей и авторов знаменитых «Вех» — сборника статьёй «О русской интеллигенции», написанных в 1909–1910 годах. Опыт первой русской революции обнажил многие глубинные изъяны мироощущения русской интеллигенции. «Веховцы» (Н. Бердяев, С. Булгаков , М. Гершензон, С. Франк, П. Струве и др.) сделали попытку поставить диагноз духовному заболеванию этой части русского общества и облекли свой пафос в призывы к покаянию. Учитывая почти фанатическое самоуважение интеллигенции и непопулярность любой критики в её адрес, а также времена почти повальной либеральной разнузданности, поступок «веховцев» был актом чрезвычайного интеллектуального и гражданского мужества. |
| было поведение в этой связи его близкого друга Кузмина). В 1912 г. Ивановы уехали за границу (Франция, Рим); В. К. Иванова-Шварсалон ждала ребенка, а осенью 1913 г., по возвращении, они поселились в Москве. Переселение в Москву, несомненно, объясняется также духовной эволюцией И.: ближайшей средой для него становится круг мыслителей, объединенных изд-вом М. К. Морозовой «Путь»,- В. Ф. Эрн, С. Н. Булгаков , П. А. Флоренский , Гершензон, Бердяев и др. (особняком стоит его тесная дружба в эти годы с композитором А. Н. Скрябиным - см.: Мыльникова И. А. Статьи Вяч. Иванова о Скрябине//ПКНО, 1983. Л., 1985. С. 88-119). И. постоянно печатается в журнале П. Б. Струве «Русская мысль». Много работает для изд-ва М. и С. Сабашниковых: переводит для него Алкея и Сафо (М., 1914), Петрарку (М., 1915), Эсхила (перевод не завершен, при жизни И. издал незначительные фрагменты; «Орестея» опубл. без подписи автора в кн.: Греческая трагедия. М., 1950). И. сыграл выдающуюся роль в становлении рус. переводческой школы; дело не в количестве и даже не в качестве его переводов, зачастую спорных; во многом к авторитету И. апеллируют теория и практика эквиметрического перевода, прежде всего античных стихотворных памятников, а затем и стихотворных произведений на новых языках. Если в статьях 1904-1909 гг. доминирует проблема общественного и религ. самоопределения личности, то в позднейших работах И. (Борозды и межи: Опыты эстетические и критические. М., 1916; библиография рецензий частично воспроизв. в: Бюллетени лит-ры и жизни. 1916. 5. 2-я паг. С. 69-71; см. также: Гидони А. Н.//Аполлон. 1916. 9/10; Чешихин-Ветринский В. Е.//ВЕ. 1916. 8), как и в лирике, на 1-й план выходит проблема единства человеческого рода, человека, неизбывно связанного со множеством др. «я», с обществом. Теория символического искусства разрабатывается как учение о судьбах общенациональных, общенародных. Закономерности общенародного искусства И. пытается открыть в наследии Ф. М. Достоевского , Л. Н. Толстого , Вл. Соловьёва. |
| Л.Л. Кобылинский (Эллис) был их душой, а Андрей Белый – главным идеологом. Андрей Белый вспоминал: «По воскресеньям стекались ко мне аргонавты; сидели всю ночь; кружок не имел ни устава, ни точных, незыблемых контуров; примыкали к нему, из него выходили – естественно; с 1903 до 1907 года «аргонавтами» числились Л.Л. Кобылинский (или Эллис), С.Л. Кобылинский (философ), С.М. Соловьев, М.А. Эртель (историк), Г.А. Рачинский, В.В. Владимиров (художник), А.С. Челищев, A. С. Петровский , В.П. Поливанов, Н.И. Петровск ая, Батюшков, П.И. Астров, Η.П. Киселев, М.И. Сизов, В.О. Нилендер, С.Я. Рубанович, Κ.Ф. Крахт и др. Роль «Арго» нам виделась в отоплении атмосферного символизма, в динамизировании движения и в разработке программы; идеи московского символизма созрели, конечно, не в декадентских «Весах», – а в мифе «Apro», не бывшем нигде: но везде возникающем фантазийно (в «Весах», в «Перевале», в «Руне», в средах Астрова, на заседаниях «Эстетики», в молодом «Мусагете», в «Орфее» и даже потом в начинаньях «Духовного Знания»); помнится, в 1918 году духом «Арго» повеяло, когда мы – я, С.М. Соловьев и Нилендер, старинные «аргонавты», – участвовали в организации московского отделения «Вольфилы». B 1903–1905 годах аргонавтическим настроением дышат мои воскресенья; позднее бывали собрания – до 1910; здесь, кроме друзей и поэтов из «Скорпиона» и «Грифа», бывали; К.Д. Бальмонт, В.Я. Брюсов, Ю.К. Балтрушайтис, С.А. Соколов, литератор Поярков, художники Липкин, Борисов-Мусатов, Россинский, Шестеркин, Феофилактов и Переплетчиков; музыканты: С.И. Танеев, Буюкли и Метнер: философы: Г.Г. Шпет, Б.А. Фохт, М.О. Гершензон, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, В.Ф. Эрн, Г.А. Рачинский; здесь проездом бывали: В. И. Иванов , Д.С. Мережковский, Д.В. Философов; бывал П.И. Астров. Средь иных посетителей упомяну академика Павлова, его жену, палеонтолога проф. И.А. Каблукова, М.К. Морозову, И.А. Кистяковского. За столом собиралось до 25 человек: музыканили, спорили, пели, читали стихи; по почину всегда одержимого Эллиса часто сдвигали столы и начинались танцы, пародии, импровизации. |
| Но это были только цветочки; ягодки же преподнесла Москва. Некто Ф. Мускатблит выпустил книжку, до 200 стр., под заглавием: « По вехам ». Изданная в разгар споров о «Вехах» и под кричащим заглавием: « По вехам », – эта книга жадно раскупалась. Все думали в ней найти самый тяжелый ударь по «Вехам»! И что же оказалось? Уже не жонглерство г. Боборыкина и не «престидижитаторство» г. Мережковского, а самое недобросовестное «гешефтмахерство»!.. Вся книга представила собою перепечатку старых, написанных задолго до «Вех», статей: гг. Боборыкина, Милюкова, Винавера, Минского, Левина и др., при чем с «полного согласия и даже более – сочувствия» авторов этих статей!.. И вот, вместо удара «По вехам» пришлось читать почти исключительно статьи в защиту евреев и, главным образом, по поводу нашумевшего в свое время «инцидента» г. Чирикова!.. Только в «Предисловии», опять-таки написанном в защиту «угнетенного племени», г. Мускатблит вскользь касается «Вех», и то только для того, чтобы назвать их «идеалистической кондитерской С. Н. Булгакова и К , с погромным печением во вкусе г. Гершензона!».. Так «лучшие элементы русской общественности», говоря словами «московской исторической комиссии», в «самоотверженном и неустанном стремлении к высоким социально-политическим идеалам», завершили свой поход против «Вех»! Яркая и поучительная картина жалкого морального и умственного падения нашей «освободительной интеллигенции»!.. 6. Но что же такое «Вехи» по своему существу? «Вехи» – это, без преувеличения, погребальный звон над «богоборческим» мировоззрением современной русской интеллигенции en masse. «Бедная русская мысль! – восклицает в «Вехах» Н. А. Бердяев . – Каких только блюд не подают голодной русской интеллигенции, и все она приемлет, всем питается!..» Сознав ненормальность такого «питания», авторы «Вех» задались целью критически 49 отнестись к духовным основам нашей интеллигенции. И на этом пути они прежде всего столкнулись с «русской революцией». «Русская революция, – пишет в «Вехах» С. Н. Булгаков, – была интеллигентской. Руководящим духовным двигателем ее была наша интеллигенция, со своим мировоззрением, навыками, вкусами, даже социальными замашками... Она была нервами и мозгом гигантскаго тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции, а, следовательно, ее история есть исторический суд над интеллигенцией» 50 . |
| Государственная власть (в лице православно верующих царя и сановников), поддерживая порядок в стране, ограничивает неправославные элементы (инородцев и инославных), тогда как Церковь духовно опекает православный народ, проповедуя верность национальным традициям и идеалам патриотизма. В свою очередь, государство должно всячески покровительствовать Церкви в ее нуждах. Эта теория “двойной опеки” (государственной и религиозной) способствовала развитию в обществе утопических чаяний, связанных с постоянной оглядкой на высшие инстанции и ожиданием от них грядущих благ. События первой русской революции, всколыхнув страну, обнажили беспочвенность расчетов на “доброго дядю”; в грядущей буре Церковь могла рассчитывать только на свои силы и внутренние резервы; задача состояла в том, чтобы их пробудить, помочь самоопределиться. Пора было также вырабатывать стратегию действий в условиях вероятных будущих гонений. Однако сила инерции побеждала и здесь, и церковные деятели продолжали действовать в рамках прежних воззрений и схем. Вот характерное решение, принятое выдающимся подвижником в те дни, продиктованное и злобой дня, и тогдашними церковными представлениями о происходящем. Причем многими благочестивыми современниками оно воспринималось как проявление благодатных даров, которыми был наделен упомянутый, весьма известный среди православного народа, харизматик. Речь идет о иеросхимонахе Иосифе, известном оптинском старце, ныне прославленном в лике преподобных. В 1906 году железнодорожная забастовка отрезала Саратов от остальной России, ни писем, ни газет не приходит; на улицах города перестрелка, «кровавые 6итвы». Местный епископ Гермоген (Долганов) собрал активных прихожан, желавших что-то предпринять для спасения родины и веры. Участница событий (она же и автор уникального свидетельства), богатая дворянка М. Булгак, характеризует присутствовавших на встрече лиц следующим образом: “Это были простые рабочие люди, мелкие торговцы, несколько священников, а из высшего городского общества я одна”. Из столиц уже просочились слухи о том, что верноподданные граждане объединяются в какие-то организации, защищающие Престол и Церковь . Решили и у себя создать некий народный союз, для чего владыка Гермоген поручил Булгак и еще одному священнику разработать необходимый устав. Но чуть ли не на следующий день забастовка окончилась, и первым же поездом Булгак получила посылку из Оптиной пустыни. Ее приятельница, по просьбе о. Иосифа, послала ей устав и воззвания только что возникшего Союза русского народа и передала благословение старца на открытие такого же союза в Саратове. «Нечего говорить, – заключает мемуаристка, – что я тотчас же отнесла и посылку, и письмо к владыке Гермогену, и через несколько дней при многочисленном собрании... мы открыли отделение Союза...» И Булгак (которая два года не посещала Оптину и не виделась с о. Иосифом), и собиратель материалов к жизнеописанию старца расценили случившееся как проявление очевидной прозорливости подвижника 727 . |
| He менее базилиан негодовали на вводимые Иосифом, при посредстве коллегии, преобразования в униатской церкви высшие униатские иерархи. В то время их было пять, трое из них вышли из латинского базилианскаго ордена, и все иерархи в душе были латиняне и враги России. Председатель коллегии, митрополит Иосафат Булгак был сын католика, польского помещика Гродненской губ., Слонимского уезда. Иосафат Булгак перешел в унию только при поступлении в орден базилиан. Булгак, хотя любил обряды и чин греческой церкви, но никогда не согласился бы на полное соединение унии с православием . Живя в С.-Петербурге, так сказать, на глазах у правительства, митрополит Булгак управлял Брестской епархией. Во главе Полоцкой епархии стоял в это время бывший епископ Луцкий Иаков Мартусевич, ярый сторонник латинства, ненавидевший все русское и православное. Занимая Полоцкую кафедру, он старался искоренить все то, что сделано было в ней митрополитом Лисовским и архиепископом Красовским: отменял богослужебные книги московской печати, вводил органы, даже снимал иконостасы. В помощь епископу Мартусевичу и для наблюдения за его действиями был назначен Иосиф – викарным епископом и вместе председателем Белорусской консистории, с наименованием епископом Мстиславским (1829 г., авг. 8). Через три дня после посвящения во епископа Иосиф был представлен Государю. Николай Павлович много говорил ему о бедственном положении униатской церкви, о замыслах латинян и просил всех униатских иерархов оказать ему содействие в устройстве дел униатской церкви. Иосиф был очарован умом, приветливостью и вниманием Государя. После милостивого приема Государь подарил Иосифу облачение по форме, существующей у православных епископов. После посвящения во епископа Иосиф отправился, по Высочайшему повелению, в марте месяце 1830 года, для обозрения Белорусской епархии, а также обеих униатских семинарий и духовных училищ. Преосвященный ревизор с радостью узнал на месте, что преобразования встречаются охотно со стороны белого униатского духовенства. Все распоряжения Иосифа принимались и исполнялись охотно также в обеих униатских семинариях. Особенное внимание он обращал на хорошее изучение семинаристами русского языка. Иосиф предложил также правлению Жировицкой семинарии ввести изучение пространного катехизиса митрополита Филарета, с некоторыми впрочем отступлениями, взамен бывшего в употреблении латинского катехизиса Альбетранди 2 . |
|
|
