| II. (с 190–255 г.). Философско-христианская школа Климента Александрийского Прежде упоминали мы о Пантене, основатель философско – христианской школы, прославлявшей Церковь Александрийскую с последней половины второго столетия. Знаменитый муж сей, оставивший жизнь преподавателя для подвигов апостольских, предоставил свою кафедру одному из учеников своих, Клименту, известному под названием Климента Александрийского , начавшему преподавать около 190 года. Много спорили об учениях школы Александрийской. Лучший способ дать о них надлежащее и бесспорное понятие это – изучать без предубеждений творения, которые до нас дошли. Климента, управлявшего этой школой после Пантена, 181 иногда называли Афинянином, 182 что заставляет предполагать, что родиной его были Афины. Имя его было римское: Тит Флавий Климент, из чего можно заключить, что он был Латинцем, рожденным в Греции. Сперва был он язычником, но путем науки достиг до христианства. Он путешествовал по Греции, Италии, Сирии и Египту, посетил Восток и дошел до Ассирии; повсюду входил в сношения с людьми знаменитыми этих стран. В Палестине он заметил в особенности ученого мужа, который, подобно трудолюбивой пчеле, высасывал из цветов, украшавших духовный луг, из Пророков и Апостолов, сок, которым питал своих слушателей –так обозначает он учителя своего, Пантена. Ученые, которых встречал Климент во время своих путешествий, приняли правое вероучение непосредственно от апостолов и преимущественно от Петра, Иакова, Иоанна и Павла. «Они дожили до нас, говорит Климент, чтобы вверить нам божественное семя, и знаю, что они возрадуются, видя, что речи их не объясняются, но излагаются так, как их следует передавать». Климент, равно как Ириней, Тертуллиан и прочие отцы времен апостольских, считали, что вероучение есть залог, который следует передавать таковым, каковым он был принят, и философские объяснения в их глазах имели цену только тогда, если они не искажали чистоты вероучений. Главными учениками Климента были: Александр, ставший епископом Иерусалимским и который учился при Пантене, и Ориген , управлявший после него школой Александрийской. |
| В.Я. Саврей Раздел VII. Влияние Александрийской школы на европейскую духовную культуру Лекция 16. Новоалександрийская школа: святители Афанасий Великий и Кирилл Александрийский Александрийская школа патристического периода представляет собой картину цельного философско-богословского знания. Мы называем ее Новоалександрийской школой, так как противоречия раннего александринизма в ней оказываются снятыми. Век становления этой школы – IV столетие, «золотой век» патристики – был временем развернутого переосмысления всего интеллектуального материала, накопленного за три века плодотворного синтеза библейской веры с эллинской образованностью. Крупные философские умы, «новые Сексты и Пирроны», по словам святителя Григория Богослова , выступали в Церкви со своими программами догматических преобразований; при неподготовленности церковного сознания они могли бы оказаться в числе великих реформаторов или даже создателей новых религий. Но церковное сознание за предшествующий период было подготовлено для ответа по всей форме философской и богословской науки. Ортодоксия в рассматриваемый период была верой большинства активных членов Церкви, которые выдвигали из своей среды наиболее образованных и красноречивых – «столпов православия». Основным требованием к ним было свидетельство об истине святостью жизни, благодаря которому их мнение на церковных соборах обладало высшим авторитетом. Александрия дала миру двух таких «столпов», богословские творения которых вошли в фундамент учения Вселенской Церкви, – святителей Афанасия Великого (р. до 297, † 373 г.) и Кирилла Александрийского (р. до 380, † 444 г.). Первый стоял у истоков Никео-Цареградского Символа веры , второй создал теологию православного почитания Матери Божией, имеющую прямое отношение ко всем узловым проблемам христологии и антропологии. Характерную черту новоалександрийцев, которая отличала их от плеяды Филона, Климента и Оригена , составляло то, что в своих сочинениях они касались высших догматических вопросов как бы против воли и по принуждению. О своих противниках, арианах, св. Афанасий отзывался так: «… если пишут о вере без всякой предположенной цели, то излишнее это предприятие, а может быть, и вредное; потому что, когда не настоит никакого вопроса, подают они повод к словопрению, расстраивая незлобивые сердца братий и всевая в них то, что никогда не приходило им на ум» (Окружное послание против ариан, 10). Была ли в таком отношении к слову какая-то поза, создающая риторически выгодную позицию для наступления? Чтение самих текстов новоалександрийских богословов, равно как их биографии, удостоверяет нас в обратном. |
| К вопросу о происхождении арианства Для вопроса, о происхождении арианства имеет первостепенную важность вопрос об отношении Ария к его учителю – антиохийскому пресвитеру и мученику Лукиану, основателю столь знаменитой впоследствии антиохийской школы. Что и сам Арий, и его виднейшие покровители, как Евсевий никомидийский, Феогний никейский, Марий халкидонский, Минофант ефесский, были действительно учениками св. Лукиана, это – факт, засвидетельствованный одинаково твердо, как самими арианами, так и их противниками. Сам Арий в письме к Евсевию никомидийскому, называет его своим «солукианистом» 1 , а Филосторгий перечисляет по именам и других учеников Лукиана 2 . С другой стороны сам Александр александрийский в письме к одноименному с ним епископу фессалоникскому, представлявшем по видимому только более полный экземпляр его τμος’а, разосланного раньше ко всем епископам, состоявшим, как и сам епископ александрийский, под владычеством Ликиния, прямо называет Лукиана учителем Ария и вместе с тем учеником («преемником» видимо по управлению богословской школой) Павла самосатского, и сообщает, что Лукиан оставался (после низложения Павла) долгое время вне общения с тремя (антиохийскими) епископами (Домном, Тимеем и Кириллом) 3 . Точно также и св. Епифаний 4 называет Лукиана учителем ариан, самих их «лукианистами», и в частности приписывает Лукиану известное арианское учение, что Сын Божий при воплощении принял одно только человеческое тело, место же души занимала сама его «божественная» природа. Но все эти исторические свидетельства, ставящие вне сомнения зависимость арианской догматической системы от учения Лукиана, не дают, однако, никакого основания судить о том, как далеко простиралась эта зависимость, какие из арианских положений принадлежат Лукиану, и какие представляют выводы из учения Лукиана, сделанные самим Арием. Тем не менее А. Гарнак находит, что и приведенных скудных данных совершенно достаточно для того, чтобы с полною уверенностью считать Лукиана «Арием до Ария» и отнести на его счет решительно все особенности арианской системы, так что на счет самого Ария не остается ничего. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание АЛЕКСАНДРИЙСКОЕ БОГОСЛУЖЕНИЕ (ОБРЯД) литургический тип , принятый в древности в Александрийской Церкви . Возможно, истоки его находятся в молитвенном чине егип. иудеев. А. б. выросло в атмосфере утонченной интеллектуальной жизни грекоязычной Александрии , с ее великими богословами, огласительной школой, богатейшей б-кой. С др. стороны, на него повлияли обычаи бурно развившегося в IV в. егип. монашества, в большинстве состоявшего из чуждых греч. культуре коренных египтян - коптов. В свою очередь до V в. александрийская литургическая традиция, связывавшая христ. Восток и Запад рим. обряд и А. б. имеют много общего), оказывала большое влияние на развитие др. традиций. Ослабленная монофизитским расколом V в. и разгромленная в VII в. мусульм. завоевателями, греч. Церковь Александрии под влиянием К-поля постепенно утратила свою литургическую самобытность и стала использовать за богослужением византийский обряд . Оригинальная александрийская традиция оказалась незаслуженно забытой православ. греками и сохранилась лишь у монофизитов - коптов и эфиопов (см. Коптская Церковь , Эфиопская Церковь ). II-III вв. Самые ранние свидетельства о богослужении христиан Александрии имеются в творениях Климента Александрийского († 216) и Оригена († 245), кроме того, в посланиях свт. Дионисия Великого († 264/5) и в Страсбургском папирусе (IV-V вв., Strasbourg PGr. 254). Об анафоре александрийской литургии II-III вв. можно судить по восходящему к этому времени фрагментарному тексту Страсбургского папируса. Рукопись содержит отрывок praefatio, заканчивающийся словами о «жертве чистой» (Мал 1. 11) , intercessio и заключительное славословие (Hänggi, Pahl. Prex Eucharistica. P. 116-119). Текст этих отрывков совпадает с соответствующими местами анафоры литургии апостола Марка , однако папирус не содержит тех частей анафоры, к-рые обычно воспринимаются как важнейшие,- повествования о Тайной вечере и эпиклезы . В связи с этим нек-рые ученые высказывали предположение о том, что Страсбургский папирус отражает раннюю стадию развития евхаристической молитвы (Cuming. The Anaphora. P. 115-120; idem. The Liturgy. P. XXIII-XXVII; Johnson. Sarapion. P. 255-277); др. считали, что эпиклеза, sanctus и institutio были записаны на утраченных частях папируса (Andrieu, Collomp. P. 489-515; Gamber. S. 31-45). |
| Луи Дюшен (католик) XXIII. Дионисий Александрийский Дионисий, епископ Александрийский. – Его странствования во время гонения Деция. – Его отношение к вопросу об отступниках и еретиках. – Его ссылка в правление Валериана. – Александрийские волнения. – Египетские хилиасты: Непот. – Савеллианство в Киренаике. – История двух Дионисиев. – Евсевий II Анатолий Лаодикийский. Столь темная для II века, история христианства в Александрии и в Египте не делается более известной нам и в следующем столетии вплоть до гонения Деция. Из жизни епископов Димитрия (189–231) и Иракла (231–247) известно только то, что относится к истории Оригена 601 . Иракл по отношению к знаменитому учителю, который продолжал жить вдали от Александрии, кажется, в общем держался так же, как и его предшественник. Больше, чем о предшествующих епископах, мы знаем о Дионисии (247–264), который занял епископское место после Иракла, как раньше он же был его преемником по управлению школой. Он, подобно Киприану, оставил после себя сборник посланий, теперь утраченных, но из которых Евсевий сообщает нам длинные выдержки или пересказывает содержание их. Время его епископства совпало с очень бурным периодом в истории церкви вообще и в особенности острым для александрийской церкви. Едва он вступил в должность, дикий мятеж вспыхнул в городе. Подстрекатель придал ему сперва религиозный оттенок; народ вдруг воспылал необузданной ревностью к своим старым богам, которым грозила гибель от христиан. Местные власти, или не будучи в силах справиться с движением, или сами сочувствуя ему, стушевались. Христиан травили, били, дома их подвергли разгрому; некоторых заставляли отречься, а когда они отказывались, то побивали их камнями, сжигали или сбрасывали с крыш; многие бежали. Через несколько времени мятеж, нисколько не утихая, принял другой характер, и междоусобица залила кровью улицы Александрии. Среди всех этих событий пришло известие о воцарении имп. Деция, а вскоре после этого был опубликован указ о гонении. Префект Собин не терял времени; немедленно „фрументарий“ был послан арестовать епископа. |
| Не будучи поклонником современной академической науки вообще и библейской в частности, мы с нетерпением ждали самой книжки автора, но сперва получили только тезисы. Увы! эти тезисы сразу разочаровали нас в надежде найти у князя Трубецкого что-нибудь новенькое в методе исследования. Надеялись мы, что под академической алхимией и астрологией автор разумеет теперешнее компилятивное, бездарно подражательное направление академической науки и её двусмысленное перемигивание с пресловутой и давно опротивевшей всем мыслящим людям Тюбингенской школой, которую так метко отделал и отхлестал ученый руководитель князя Трубецкого, Владимир Сергеевич Соловьев. 159 Мы надеялись, найти у ученика Соловьева по крайней мере знакомство с первоисточниками его исследования, ну хоть с самой-то библией, а затем и сколько-нибудь самостоятельное построение собственной теории; однако эти надежды, потрясенные прочтением тезисов автора, окончательно разрушились при чтении его книги. Именно по тезисам его мы увидели, что никакой самостоятельной мысли в построении князя Трубецкого ждать нечего. Его исследование о Логосе повторяет собою застарелое, истасканное, изгаженное положение Тюбингенской нигилистической школы, по которому выходит, будто учение о Логосе выдумал греческий философ Платон, потом его переняли евреи в эпоху эллинизма; далее, Филон Александрийский из этой позднейшей литературы евреев, а равно и из Платона и из позднейшей греческой философии, соорудил своё учение о Логосе, которое затем перешло в Евангелие от Иоанна, быть может, составленное гностиками, а, быть может, сохранившее в себе остатки учения Христова и Иоанна Богослова, причем допускается мысль, что и Учитель нового завета и Его ученик были знакомы с Филоном, а, быть может, и с платониками. Такова эта теория во всей её наготе, но эта оскорбительная для христианского сознания нагота прикрывается как Тюбингенцами (из менее циничных), так и их новым русским популяризатором, князем Трубецким, различными, весьма темными и двусмысленными, или, лучше сказать, бессмысленными, с их точки зрения, терминами в роде: богосознание Христа, пророческое вдохновение, новозаветное откровение. Читатель и в особенности читательница, не привыкшие к подобным приемам протестантского иезуитизма, пожалуй, и не поймут, что христианство здесь представляется не более, как человеческим вымыслом, выродившимся на почве еврейско-греческого синкретизма, а с другой стороны и строгий критик-атеист не упрекнет автора за допущение сверхъестественного начала; таким образом всем угодишь и никого не рассердишь. |
| священник Константин Коман Герменевтические предпосылки в труде «Ответы Фаласию» св. Максима Исповедника. Вклад в православную библейскую герменевтику Источник Скачать epub pdf Содержание Моральные предпосылки, или мотивация библейской экзегезы Смирение, или понимание собственной ограниченности, как предпосылка экзегезы Избавление от страстей как предпосылка экзегезы Деяние Духа Божия как предпосылка толкования Духовный опыт – предпосылка библейской экзегезы Молитва как предпосылка библейской герменевтики Любовь и послушание как мотивация библейского толкования Прославление Бога как конечная цель библейской экзегезы Выводы Изучение трудов такого библеиста, как святой отец наш Максим Исповедник , которого обычно не причисляют к экзегетам Священного Писания , предполагает, помимо всего прочего, устранение «несправедливости», которая допускалась на протяжении многих веков в отношении оценки его трудов с точки зрения экзегезы и библейской герменевтики. Святой Максим Исповедник предлагает нам довольно разработанный герменевтический план, отличающийся от библейской герменевтики, встречающейся в наши дни, даже в православных учебниках по герменевтике, но соответствующий при этом традициям святоотеческой духовности и богословия, в особенности традициям, отраженным в «Добротолюбии». Направление александрийской библейской школы не исчезло, как пытаются убедить нас исследования по истории библейской экзегезы, но сохранилось или было продолжено в той или иной форме писателями или отцами Церкви. Одним из них был, несомненно, святой Максим Исповедник . Его метод экзегезы очевидным образом отличается от исторического метода, применяемого антиохийской школой. Св. Максим является автором единственного экзегетического труда «Ответы Фаласию», которым мы и ограничим наше исследование. Итак, выбор наш остановился на труде св. Максима «О различных трудных местах Священного Писания », более известном под названием «Ответы Фаласию». Мы убеждены, что труд «Ответы Фаласию» содержит достаточно материала, чтобы обозначить особенности герменевтики св. Максима. |
| Нет возможности, по недостатку положительных известий, исторически проследить образование того сложного организма, каким является в начале III в. Александрийская христианская школа. О первоначальном ее состоянии, впрочем, известно, что она была простым διδασκαλεον 1 или παιδευτριον, т.е. училищем для воспитания христианских детей. Можно догадываться также, что она была вместе и огласительным училищем, в котором преподавалась обращенным в христианство язычникам 2 начатки христ. веры, отчего впоследствии и получила свое название «огласительной школы». Таким образом посетителями ее были в первое время ее существования только дети и оглашенные 3 . Когда же стали ходить в нее язычники, не обратившиеся еще в христианство , этого мы не можем сказать; а тем менее можем говорить о первоначальном преподавании в этой школе. Поэтому мы должны представить себе тот уже дальний образ Александрийской огласительной школы, который по историческим известиям окончательно сложился в начале III и в конце II в. Усвоивши черты этого образа, мы в состоянии будем понять, в образовании каких черт и как участвовала Александрийская образованность. Посетителями Александрийской огласительной школы являются теперь не только христианские дети и взрослые „оглашаемые“, т.е. обратившиеся уже к христианству александрийцы, но и не обратившиеся к нему язычники и отпавшие – еретики, которые, по замечаниям Евсевия, приходят сюда в большом количестве; видим наконец здесь и таких христианских юношей, которые подготовляются специально к прохождению пастырской должности 4 . Таким образом, Александрийская христианская школа в одно и то же время и низшее хр. учебное заведение (вроде наших духовных и уездных училищ), и огласительное заведение, и миссионерское учреждение, и среднее или высшее духовное училище (вроде наших духовных семинарий или академий).– Учителя, или катехеты – как они назывались – этой школы в тот цветущий ее период, который нам важно иметь в виду, т.е. с конца II до половины IV в., выбираются с особенною осмотрительностию 5 в отношении к их христианскому и научному образованию, так что поэтому они все обладают замечательною ученостию 6 . – Наконец остается бросить взгляд на предметы и направление христ. Александрийской школы, чтобы очерк ее состояния в данный период был полон. Кроме общеобразовательных предметов низшего и среднего учебных заведений здесь раскрываются и уясняются книги Св. Писания, излагается в более или менее широком объеме, смотря по состоянию слушателей 7 , научно доказывается и облекается в философскую систему христианское вероучение, причем раскрывается пред слушателями философская мудрость древних и новых веков, так что в Александрийской школе возникает христианское богословие, как наука, и она сама становится философской и богословской школой. |
| Николай Гнедич Гнедич Николай Иванович (1784–1833) – поэт, переводчик, драматург. Из казачьего рода Гнедёнок. Во времена Екатерины II казачьи сотники Гнедёнки получили дворянство и с тех пор стали Гнедичами, что, конечно, звучит более благозвучно для будущего переводчика «Илиады». Учился в Полтавской духовной семинарии. В 1800 году, после окончания Харьковского коллегиума, был принят в Московский университетский Благородный пансион и уже вскоре зачислен в студенты университета. Но в 1802 году нужда заставила переехать в Петербург и определиться писцом в департамент народного просвещения. Таковым он и оставался и в те годы, когда в журналах стали появляться его первые переводы и собственные стихи. Незадолго до смерти он соберет эти ранние пробы пера и издаст, предварив программными строками: Пока еще сердце во мне оживляется солнцем, Пока еще в персях, не вовсе от лет озладевших, Любовь не угаснула к вам, о стихи мои, дети Души молодой, но в которых и сам нахожу я Дары небогатые строго-скупой моей музы... Но муза была все-таки к нему благосклонной. В 1809–1810 годах в журналах появились его первые переводы гимнов Гомера. Так началась его гомеровская эпопея, ставшая делом всей жизни. «Я прощаюсь с миром, – Гомер им для меня будет», – запишет он, приступив к переводу «Илиады». Переводу особому. До Гнедича не было ни одного русского гекзаметрического перевода Гомера. Сам Гнедич в 1807 году приступил лишь к продолжению перевода Ермила Кострова, издавшего в 1787 году шесть песен, вскоре убедившись, что так называемый александрийский стих, которым озвучивал гомеровские гекзаметры Ермил Костров и все другие поэты XVIII века, не гомеровский. В своем переводе он ввел в русскую поэзию новый стихотворный размер. Он не перенес в русскую поэзию гомеровский гекзаметр, а нашел ему в русском языке именно природное, органичное соответствие. Язык Гомера не был для него «мертвым». Он многие годы преподавал петербургским актерам декламацию, назвав в одном из писем свои уроки «тайной театральной школой». Среди его учениц была знаменитая Елизавета Семенова, для которой он разработал особую систему поэтической декламации. Его русский гекзаметр тоже основывался на звучащем слове, что более всего соответствовало не силлабическим стихам, появившимся лишь в XVII веке благодаря «виршевику» Симеону Полоцкому , а народным тоническим, каковыми были и все древнерусские молитвы, основанные на пении, речитативе. В предисловии к первому полному изданию «Илиады» 1829 года он объяснял: «Мне советовали, при издании «Илиады», изложить теорию гекзаметра: труд безполезный, как в нескольких тысячах стихов не найдут ее. Не считаю также нужным защищать гекзаметр как бы мою собственность; он сам себя защищает в стихах Жуковского и так же красноречиво, как некогда отвергаемое движение защитил тот грек, который, вместо возражений, встал и начал ходить. Русский гекзаметр существует, как существовал прежде, нежели начали им писать. Того нельзя ввести в язык, чего не дано ему природою». |
| Ориген Л. П. Карсавин. Святые отцы и учителя Церкви 1. Ориген («рожденный Оросом», егип. бог Horos), преемник Климента и слава Александрии, родился (182 г.) в семье египетского христианина Леонида, погибшего во время гонения (202— 203 гг.). Юноша Ориген ободрял отца-мученика, которому сам был обязан первым научением в вере, продолженным затем под руководством Климента. Его ученость уже тогда была столь велика, что еп. Димитрий поставил его во главе восстановленной после гонения школы. Став «катехетом», Ориген сразу же выделился смелыми призывами к верности христианству и своей аскетической жизнью, в которой, как и во всем, он не хотел знать границ и дошел до самооскопления. Руководя школой, он не переставал учиться и сам, погружаясь в Св. Писание и греческую философию, усваивая еврейский язык. Одно время он находился среди слушателей Аммония Мешечника33, другой ученик которого Плотин дал гениальное завершение греческой религиозной философии, во многом близкое к системе Оригена. Ориген много путешествовал, иногда призываемый для борьбы с ересями, иногда вынуждаемый на время покинуть Александрию или по собственному желанию. Он был в Риме, где сошелся с учеником Иринея Ипполитом, в Греции, Эпире, Палестине, Малой Асии, в Никомидии и Антиохии. В Александрии он преподавал с перерывами (203—211, ок. 213, 216—230 гг.), пока вызванное поставлением его в пресвитеры в Палестине разногласие с епископом не вынудило его оставить ее навсегда. Приобретший уже большую известность на всем Востоке Ориген перенес свою деятельность в Кесарию Палестинскую, где среди учеников его находился Св. Григорий Чудотворец и где, как и в Кесарии Каппадокийской (стр. 55), куда бежал Ориген от гонения Максимина (235 г.), возникли новые центры александрийского богословия. Во время гонения Декия (250 г.) Ориген стойко исповедовал свою веру, был брошен в тюрьму, подвергнут пыткам, искалечен и через несколько лет умер в Тире (254—255 г.). Ученость и литературная плодовитость Оригена изумительны. «Сочетавшее сладостную прелесть, убеждающее красноречие и подчиняющую силу» преподавание влекло учеников к «украшенному высшими преимуществами, которые приближали его к Божеству» (Св. Григорий Чудотворец). Любовно снисходительный к слабым, он требовал осуществления знания и в жизни, не менее действуя примером, чем словом. Но неукротимая устремленность к последним целям жизни и знания, смелость на все дерзающей мысли часто увлекали Оригена; и его явные заблуждения привели к тому, что дело его оторвалось от его имени, память о нем превратилась в осуждение, а из всего написанного им сохранилась лишь ничтожная доля. |
|
|
